[DeathNote-Fanfiki]

АВТОР: Татиус ([e-mail])
НАЗВАНИЕ: Undergraduate
ФЕНДОМ: Death Note
РЕЙТИНГ: NC-21
ЖАНР: POV L; AU; romance
СТАТУС: закончено
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: L/Light; L/Матсуда; BB
САММАРИ: L – обыкновенный студент университета. Вернее не_обыкновенный, но к его странностям все на столько привыкли, что больше это уже не кажется не обычным. Тут, как назло, в университет переводится новичок по имени Ягами Лайт. Больше ничего не скажу. В последствии появятся ещё персонажи.
ДИСКЛАМЕР: никакой выгоды не имею, пишу для развлечения, права на героев принадлежат не мне;
ОТ АВТОРА: автор сошёл с ума/лечению не подлежит; хочу поблагодарить AnC за то, что всегда вдохновляла и поддерживала меня.

Четвёртая тут - www.diary.ru/~DeathNote-Fanfiki/p66849454.htm

Часть 5

- Ты говорил, что никогда не оставишь меня, помнишь? – дыхание опаляет ухо, а затем и щёку.

Это прикосновение не вызывает страха или отвращения. Это что-то почти обыденное и привычное. Почему-то хочется плакать. Возможно от облегчения? Но оно не совсем уместно в этой ситуации. В этой ситуации невозможно испытать положительных эмоций хотя бы просто, потому что руки связаны тугой верёвкой. Судя по всему уже долгое время, потому что Эль не чувствовал пальцев.

read more

***

Люстры в комнате не было. Вместо неё из потолка змеилась тонким проводом одинокая лампочка. Толку от неё было мало, её свет едва освещал помещение, но всё же разглядеть очертания предметов было можно, правда в нём не было ничего кроме деревянных ящиков и маленького низкого столика. Пахло сыростью и мочой. Эти запах и влага, растворённые в воздухе, буквально оседали на коже мелкими капельками.

В самом тёмном углу жались друг к другу два мальчишки. Больше всего сейчас напоминавшие воробушков, они были заперты в этой комнате-клетке на протяжении уже долгого времени. Им было страшно, и ни один из мальчиков не боялся этого показать. Страх цеплялся за них своей холодной когтистой лапой, но ещё не успел перерасти в панику, а потому просто клубился у ног сизым дымком. Или это от табачного дыма?

Из соседней комнаты доносился шум: громкий смех, пьяные разговоры, звуки музыки. В соседней комнате курили – горьковатый запах изредка щекотал ноздри, но всё же был не в силах противостоять запаху сырости, и поэтому, не долетая и до середины комнаты, распадался на мелкие частицы.

Не выдержав томительного ожидания, один из малышей всё же слезает с ящика и направляется к двери.

- Куда ты? – взволнованно спрашивает его другой. – Мама сказала никуда не выходить.

Мальчик оборачивается и смотрит на брата, так что дух захватывает – в этом взгляде такая мольба и беспомощность, что непроизвольно по коже мурашки бегут.

- Когда приходила мама?

Под этим вопросом скрывалось неуверенное: «Она ведь приходила, правда?» Окон в комнате не было, а по часам мальчики ещё не умели ориентироваться. За всем этим шумом они потеряли счёт времени.

Тик-так.

Мама скоро придёт.

Тик-так, тик-так.

Она ведь приходила через каждый час. Дышала перегаром, обнимала ребят, каждого по очереди или обоих сразу – не важно. Скупая, обманчивая ласка. Почему мама обнимает их только, когда пьяна? Она такая противная эта пьяная мама. Какая-то вся чужая и скользкая, как медуза.

На пляже у окраины города много медуз. Мама когда-то возила их туда. Беспомощным желе они лежали на белом мелком песке и казались такими глупыми. В море они жалили сильно, но стоило им попасть на берег, как вся эта сила куда-то исчезала, и медузы становились глупыми.

Скоро голоса за сетной перешли в крик, среди которого особо визгливым казался голос матери. Послышался стук, грохот, звон разбившейся посуды. Шаги, приближающиеся к двери, заставили мальчишек вздрогнуть. С грохотом та распахнулась, извергая из своего чрева двух сражающихся людей. Какой-то плотный мужчина с желтоватым цветом лица бил мать. Наотмашь, не жалея сил.

«Кто-то делает больно маме. Маме больно,» - проносится у братьев в мозгу и оба, не сговариваясь, бросаются на маминого противника. Но что могут сделать два пятилетних мальчика против взрослого мужчины?

Боль распространяется по всему затылку липкой паутиной, когда старшего мальчика отбрасывает к стене. Вместе смешиваются крики, звуки музыки превращаются в необъяснимый гул, запах сырости и сигарет разом проталкиваются в лёгкие, заставляя комнату темнеть, постепенно погружаясь во мрак, что бы, в конце концов, отключить изображение. Так же, как и звук.

***

Тёмный силуэт расплывается перед глазами. Он нарочно стал напротив света, так что невозможно было разглядеть лица. Всё что говорил этот человек, с трудом доходило до сознания Эля, словно бы сквозь слой упругого желе.

- Ты тогда потерял сознание, а я всё видел. Видел, как тот мужчина избивал и насиловал нашу мать. Слышал, как она кричала и плакала, как звала на помощь. Потом пришли другие, и всё началось заново. А потом в какой-то момент в комнату ворвались полицейские. Мама была наркоманкой, и нас отправили в детдом. Помнишь, что было потом?

Он присаживается рядом, и сладкий запах следует за ним. Он щекочет ноздри, наполняет рот слюной, так что у Лаулиета непроизвольно открывается рот, куда моментом проскальзывают чужие пальцы. Сахарные. Рот наполняется вкусом клубничного варенья. Стоит только шевельнуть языком, что бы острее прочувствовать вкус, как пальцы исчезают, что бы вновь вернуться. Это навевает воспоминания, от которых захватывает дух, а к горлу подкатывает такая горечь, что хочется зажмуриться, сжаться, превратиться в маленькую частичку, что бы исчезнуть, умереть, раствориться.

***

Тихое журчание воды действовало успокаивающе. Эль давно не чувствовал себя так расслабленно. Металлические перила моста холодили кожу и разум. Странно, что Лайт решил отвести его в такое место. Особенно после того что случилось. Эль не собирался ничего объяснять – незачем. Странно, что Ягами не задавал вопросов, Эль был уверен – Лайт никогда до этого не спал с парнями. То, что Ягами привёл его сюда, несомненно, было проявлением заботы с его стороны.

- Я ничего не помню о своём прошлом. Ватари забрал меня из детского дома, когда мне было пять. Он сказал, что со мной в прошлом случилось что-то плохое, и мой мозг, как бы заблокировал эту память.

- Значит, твои сны могут быть чем-то вроде напоминанием из прошлого, - предположил Лайт.

Он стоял совсем рядом, рукой подать. От этой близости не было неприятно. Но и волнующего в этом ничего не было. Было странно вот так подпускать кого-то близко к себе. Ничего удивительного, что Элю было сложно привыкнуть хотя бы к мысли о том, что этот человек может хотеть помочь ему, не говоря уже о том, что бы быть рядом.

То, что произошло в прошлом, научило его не доверять людям.

***

Кровь она красная и липкая. Если идёт кровь, значит должно быть больно, но почему-то боли не было. Вернее её не было там, где она текла, а вот челюсть сводило судорогой. От этого боль ползла к вискам, прицельно стреляя куда-то в затылок. Эль чувствовал себя грязным и влажным. Везде. От крови, струящейся по бёдрам, смешанной с белесой жидкостью, от собственного пота, от слёз, застилающих глаза. Было больно, страшно, неприятно и унизительно. Ещё более неприятно было то, что он предстал таким на глазах у брата. Беспомощным, побеждённым и грязным. Он не смог защитить себя и своего брата. От того слёзы и лились градом.

***

От ритмичных движений Эль начал задыхаться, он мотнул головой, освобождая рот от влажных пальцев, которые нечаянно скользнули по щеке. Лицо просто таки полыхало огнём, а дыхание сбилось.

Обидчик присел перед ним на корточки, ласково отвёл непослушные волосы с лица.

- Что, вспомнил? Вспомнил, что происходило в детском доме? Как нас продавали на ночь? – ладонь скользнула к затылку и сжала прядь волосы, заставляя Эля поднять глаза. - А то, что случилось потом? Помнишь? – брат просто шипел от злости, больно дёргая волосы. – Ты говорил, что никогда не оставишь меня, а сам?

Иногда воспоминания приносят невыносимую боль. Порой лучше не помнить вовсе.

***

Когда за окнами падал снег в детский дом пришёл пожилой мужчина в чёрном пальто. Чопорный, настоящий англичанин, он пугал Эля. Взрослые всегда приносили боль, всегда обманывали. Они давали пирожные и сладкое, а потом всегда делали больно. Он держался за ногу воспитательницы и решительно не хотел показываться незнакомцу на глаза. В этой комнате, сухой и тёплой, пахнущей сухим книжным запахом оказывались те, кто вечером должен был уехать из детдома на ночь. Работать, что бы оплачивать своё проживание. Так говорила воспитательница.

Обычно их приводили вместе. Два брата-близнеца пользовались спросом у взрослых извращенцев. Но сегодня Эль почему-то был один, и от этого было ещё страшнее. Когда дядя подошёл к нему ближе, что бы рассмотреть, Эль расплакался.

- Не плачь, мальчик. Меня зовут Ватари, - ласково поговорил тот. Кряхтя, он присел на одно колено на одно колено и, вынув из кармана платок, принялся ласково вытирать детские слёзы. Эль замер. Так с ним поступала только мама.

- А как звать тебя?

На самом деле старик уже знал его имя.

***

Поцелуй обдал губы кипятком. Всё к чему прикасался брат, горело так, словно бы прожигалось насквозь. Это было больно и тепло одновременно. Прикосновение нежной кожи рук к щеке, прикосновение губ, скользящих по губам. Эль не сразу сообразил, что происходит и как на это следует отреагировать. После всего, что с ними произошло, это действие не казалось таким уж неправильным.

- Бейонд! – получилось удивлённо и взволнованно.

Брат всего лишь нехорошо улыбнулся, взглянув на своё отражение – брата, сидящего перед ним на коленях, привязанного верёвкой к трубе.

- Только не говори, что ты делаешь это в первый раз.

Брошенные как камни, жестокие, насмешливые слова застыли в воздухе. Угрожающую тишину нарушало только дыхание и жужжание лампы.

- Ты что же, совсем не рад меня видеть?

- Что ты собираешься с ним делать? – Эль пропустил вопрос мимо ушей.

Брат фыркнул.

- Ты такой же упрямый, как и всегда.

Тяжело выдохнув, что являло собой крайнее недовольство, Бейонд отошёл к ближайшей трубе и облокотился об неё.

- Я сделаю с ним тоже, что и с остальными, - словно бы ища одобрения, он добавил. - Они действительно заслуживают смерти, Эль.

Собственное имя резануло по ушам – так непривычно колко оно слетело с языка убийцы.

- Ты ведь хочешь меня спросить?

Эль подозрительно глянул из-под чёлки.

- Спросить меня: зачем я это сделал.

- Мне ни к чему спрашивать – я и так знаю.

- Ну, тогда ты, наверное, знаешь, что я собираюсь делать с тобой? – Бейонд отделился от трубы и вплотную подошёл к Элю. – Ты сейчас в очень удачном положении, тебе не кажется?

Положение и вправду было удачным, лицо Эля оказалось как раз на уровне ширинки Бейонда. Парень скрипнул зубами.

- Тебе не следовало идти за этим идиотом. Он был обречён с самого начала. А ты глупец. Я планировал заполучить тебя на десерт, но ты сам пришёл ко мне в руки, - одной рукой Бейонд принялся расстёгивать ширинку, другой же вцепился в копну волос брата. – Ну же, не заставляй меня прибегать к насилию.

Хотелось сказать что-нибудь едкое, но Эль удержался, упрямо сжимая губы. Всё что происходило сейчас, казалось ему ужасно смешным и нелепым. Зачем столько смертей только что бы добраться до него? Бред. Бред! Его брат не мог сделать такого.

Бейонду видимо надоело это глупое упрямство, поэтому он просто сжал изящный нос брата двумя пальцами, не позволяя ему дышать. Он продержался гораздо дольше, чем ожидалось, но всё же сдался. Чуть не задохнувшись от накатившего удовольствия, Бейонд машинально сжал затылок парня, и, не удержавшись, принялся двигать бёдрами, не обращая внимания на слёзы, выступившие на чужих глазах.

- Знаешь, как я долго ждал этого? Знаешь, как долго хотел этого? После того как ты ушёл, ты думал обо мне? Почему ты не взял меня с собой, Эль? Ты же обещал.. Почему ты обманул меня?

Эль почувствовал, как горлу подступает тошнота. Этот молящий шёпот, этот вкус и запах – всё царапало душу, вливая в вены небывалое чувство вины. Оно придавливало парня к земле, заставляя слёзы катиться по щекам быстрее.

Иногда лучше не представлять. Не думать.

***

Матсуда съехал с квартиры ещё неделю назад. Теперь Лаулиет жил один. Однако там никого не оказалось. Но где же его черти носили? Почему он всегда исчезает, ничего не сказав?

Ни Наоми, ни Саю не знали, куда он запропастился. Можно было бы пойти в полицию, но они не станут ничего делать, пока не пройдёт три дня. Последнее время Эль слишком много говорил странных вещей. Про сны, про убийства. Лайт даже начал тихо сомневаться в его нормальности. Сейчас же он и вовсе не мог найти себе места.

Он мог использовать только один шанс.

Лайт отложил в сторону газету, которая рассказывала о ещё одной жертве «Киры», как обозвала местная пресса убийцу.

- Отец, мне кажется, я нашёл преступника.

Старший Ягами отставил чашку кофе.

- Что ты сказал?

- Я знаю, кто преступник. Уже довольно долго я проводил своё собственное расследование по этому делу. Мне кажется, я нашёл связь между убийствами. И судя по всему это никакой не маньяк. Это просто убийца. Бесчеловечный и расчётливый.

Суд по всему отец рассердился, услышав о том, что его сын «провёл собственное расследование», но всё же ему было интересно услышать версию сына.

- Кто же это, по-твоему?

- Эль Лаулиет.

***

Такие крики не мог издавать человек. Жуткие, душераздирающие вопли давили на и без того расшатанные нервы. Хотелось заткнуть уши, убежать, что бы только не слышать их, но руки всё ещё были связаны, и любое неосторожное движение приносило боль – в руки словно бы впивалось тысяча иголок.

Ему стало дурно. Эль закрыл глаза и откинул голову. Он не помнил, сколько времени провёл так, но когда он открыл глаза, брат уже возвышался над ним. Глаза у него были дикие.

- Правда, весело?

Он слизнул капельку крови со щеки. Эль отметил про себя, что он почти не забрызган кровью. Только лицо и шея. Бейонд был убийцей, но убийцей он был аккуратным. Он поднёс к губам брата окровавленное лезвие и спросил:

- Не хочешь попробовать?

Лаулиет только покачал головой, стараясь не думать о том, что его брат только что убил человека именно этим ножом. Да и вообще не думать о том, что он находится один на один с убийцей.

- Сколько ты собираешься держать меня здесь?

- Сколько? – довольная улыбка зазмеилась по губам брата. – Пока мне не надоест. А потом я убью тебя, Эль Лаулиет. Не беспокойся, я сделаю твою смерть приятной и…

Тихий хлопок заставил Бейонда замолчать.

***

«Знаменитый японский маньяк «Кира» пойман! Им оказался двадцатичетырёхлетний Бейонд Берсдэй, выходец из детдома, сын наркоманки. Он никак не комментирует свои действия, но…» - экран телевизора погас.

Лайт отложил пульт в сторону. Секундная стрелка бойко отсчитывала время.

- Как ты догадался? – Эль лежал в кровати и безразлично смотрел в потолок.

В комнате Лайта было светло и уютно, не смотря на то, что мебели в ней было почти столько же, сколько в комнате Эля.

- Смерть Ватари натолкнула. Мне почему-то показалось, что эта смерть тоже относится к этому делу. Если крутить клубок от Ватари, то выходит, что та воспитательница, которую нашли на заброшенном заводе и директор, сожжённое тело, которого отыскали в мусорном баке – связаны между собой, - Лайт присел на край кровати, а затем наклонился к Элю, что бы коснуться губами его губ, но тот увернулся.

- Не могу я. Не могу пока..

Лайт пожал плечами.

- Мать сказала, что приготовит нам чай. Спустись в низ минуты через три.

Дверь в комнату закрылась, на лестнице раздались шаги. Прислушиваясь к ним, Эль провёл рукой по губам.

Часы показывали 19.03.

***

- Зачем ты убил Ватари?

Усталый Бейонд сидел рядом, прижимаясь к его плечу. Совсем как тогда, в детстве, в комнате с одной лампочкой, где пахло сыростью и мочой, где из комнаты доносилась музыка и смех. С груди защипало, и вопрос вырвался сам собой.

Брат недовольно пошевелился и открыл глаза.

- А разве не видно? Он отнял тебя у меня…

Большей горечи в его голосе Эль никогда не слышал. Стало так больно, невыносимо больно.

Эта боль мучила Эля и сейчас. Сейчас, лёжа на чужой кровати, он думал о том, что не будь в его жизни Ватари, то всё возможно могло бы быть по-другому. Потому что даже сейчас, окружённый заботой и спокойствием, он не чувствовал себя целым.

Он хотел быть свободным от одиночества, пожирающего его изнутри.

Проблема была лишь в том, что только с Бейондом он чувствовал себя целым. Он понял это только тогда, когда брат прижимался к его плечу. Понял, когда услышал обиженные нотки в пусть и незнакомом, но таком родном голосе.

Отняв палец от губ, Лаулиет поднялся с постели.

Три минуты прошло.