[DeathNote-Fanfiki]

Название: Пряжка Шинигами
Глава № 1
Автор: Kira-san (aka Kyrich)
Бета: Пряжка Шинигами 2.00
Жанр: Альтернативная история.
Рейтинг: R
Состояние:в процессе написания/перевода
Дисклеймер: Все персонажи принадлежат законным владельцам. Манга и аниме "Death Note" – Такеши Обате, фанфик - мне.

Предупреждение: Полностью альтернативная событиям Death Note вселенная. Знакомые персонажи манги и аниме отсутствуют. Правильнее было бы сказать, что фанфик написан исключительно по отдаленным мотивам "Death Note"


Враждебные и дружественные встречи.

Гватемала, 1978 год

Хороших кофеен с точки зрения мистера Райтера в Ла-Либертаде, провинциальном городке, расположенном на равнинной части Гватемалы, не могло быть в принципе. Тем не менее, уютное заведение на семь-восемь столиков, расположенное в полуподвале старинного особняка, приятно удивило его не только интерьером в немецком стиле начала двадцатых годов, но и белыми сосисками из телятины, прекрасно сваренным пивом и главное – берлинскими пончиками с клубничным джемом.
- Такое ощущение, что я снова, в родном Мюльдорфе, право, герр лейтенант, вы умеете выбирать места для встреч, - обратился Райтер к сидящему напротив него за столиком худому высокому брюнету в дорогом костюме кремового цвета.
- Знание как расположить к себе потенциального партнера по бизнесу рождается из мелочей, таких, как место встречи, - собеседник закурил сигару и откинулся на стуле, закинув ногу на ногу. Вытянутое угловатое лицо брюнета, с сильно выдающимися скулами, прямым носом, и плотно поджатыми губами выдавало легкую усмешку. Мистер Райтер, пятидесятилетний лысый толстяк низкого роста, с отдутловатой баварской внешностью, был полной противоположностью собеседнику и выглядел утомленным.
- Как продвигается ваш бизнес, мистер Райтер?
- Прекрасно, герр лейтенант, много конкурентов, но среди них я лидирую. Экспорт шоколада и какао-масла весьма прибыльное дело. Как дела у вас?
- Сейчас я занимаюсь тем, что торгую всевозможной тропической древесиной и играю на бирже. Последнее нравится куда больше, - брюнет затушил сигару в пепельнице и пригубил черный кофе.
- Весьма рад за вас. Вы перекупщик, или заведуете лесоперерабатывающим предприятием?
- Перекупщик. Транспортировать что-либо в этой части света всегда выгоднее, чем производить, - брюнет бросил в кофе несколько кубиков коричневого сахара, и задумчиво поболтал ложкой, - я собственно вот по какому делу, дорогой Гертраут, - по делу тридцатилетней давности.
Райтер не особо удивился, услышав такую фразу. Он досмаковал свой пончик и спросил.
- Какие события из нашей бурной молодости вас интересуют?
- Операция «Адлерхост».
Райтер удивленно поднял бровь, взял папиросу из своего кармана, чиркнул спичкой и неторопливо прикурил.
- Как я помню, она потерпела крах, и в этом была часть вашей вины. Нужно было понимать, что наши японские друзья тогда вовсю уплетали советский ролл длинной три тысячи километров и им было не до ваших мистических благоглупостей. К тому же если эта штучка, которой вы там занимались, кем-то найдена, то в худшем случае она либо в лапах большевиков, либо в руках хунвейбинов.
- Либо висит на стенке в хате китайского крестьянина, - брюнет усмехнулся, - дружище, о том что действительно скрывала или еще скрывает императорская дача в Нэньцзяне, известно весьма немногим. Да, кстати, а вы помните, что именно мы искали?
- Да, тот маленький клочок бумаги произвел на меня неизгладимое впечатление. Если мы вместо этого клочка обладали хотя бы страницей, – при этом лицо Райтера как-то потеряло свою отдутловатость, а усы неприятно встопорщились, - столь неприятные нам итоги Второй Мировой могли быть пересмотрены.
- Lieben Гертраут, не будьте так самонадеянны. Я хочу вам кое-что показать, - с этими словами лейтенант достал из-под столика небольшой чемодан из крокодиловой кожи и вынул оттуда тощую папку для бумаг, - это документы тридцатилетней давности и тот самый клочок. Просьба освежить в памяти, - несколько листов легло на столик между чашками кофе и сдобой, - а это - новая информация, полученная мной совершенно недавно, - с этими словами лейтенант широко улыбнулся, и достал еще один лист.
- Где вы это обнаружили? - Райтер взглянул на то, что брюнет держал в руках, и его тонкие брови резко поползли вверх, а затем застыли под тем углом, который выражал наибольшее удивление.
- Я давно считаю, что необычные вещи, существование которых не укладывается в привычное мировоззрение, разбросаны по всему свету в достаточном количестве, стоит только поискать. С тех пор, как я ступил на берег этого континента, я дал себе зарок, что займусь подобным поиском, - лейтенант опять затянулся сигаретой, и Райтер уловил в его взгляде легкое презрение - Вы ведь осведомлены не хуже меня, что доколумбовская Южная Америка – место тайн и загадок, не меньшее чем древний Китай и Япония. Почему бы здесь не быть хотя бы одному предмету, обладающей схожей мощью с той, что мы обнаружили тогда?
Оба собеседника безбоязненно разговаривали по-немецки. Кроме них, в кафе посетителей не было. Находившаяся за барной стойкой смуглая черноволосая хозяйка кафе десять минут назад куда-то ушла. На кухне было тихо, оттуда лишь изредка доносились темпераментные взрёвывания шеф-повара, скандалившего со слугами.
Райтер внимательно просмотрел предложенные документы и поднял глаза на брюнета, вальяжно развалившегося на стуле.
- Я первоначально считал также как и вы, и просиживал в архивах местных археологических и исторических музеев не меньше вас, но десять лет назад, узнав сколько атомного оружия накопили Советы и Соединенные Штаты, передумал. Если пользоваться для достижения поставленных целей вашими методами и теми мистическими штуками, о которых вы говорите, то можно заварить поистине глобальный бардак, по окончании которого, - Райтер поднял указательный палец вверх, - нам будет некем править.
Лейтенант поморщился, докурил сигару, и испытующе посмотрел на Райтера. Тот повертел в ладонях пустую чашку и промолвил:
- В конце концов, я солдат исчезнувшей империи на пенсии, а не действительный член СС.
- Вы меня разочаровываете.
- Хорошо, найдете вы какую-нибудь мелкую мистическую вещицу. Что вы будете делать с ней дальше?
- А что бы вы делали с ней дальше? – лейтенант повысил голос, бросив взгляд на вернувшуюся к барной стойке хозяйку, уже тише продолжил, - вы сами только что сказали о пересмотре итогов.
- Ну тут возможны различные варианты. Но играть по-крупному, как делали повешенные на Нюрнбергском трибунале ребята, я бы не решился. Впрочем, я рад за вас, - Райтер приосанился в кресле, делая вид, что собирается уйти, - успеха вам в дальнейших поисках, дорогой герр лейтенант.
Человек за столом напротив молчал и улыбался. Райтер поднялся со стула, расплатился с официанткой за кофе, затем, пыхтя и отдуваясь, вышел из кафе под жаркое тропическое солнце, прихватив подмышкой свое сомбреро.
- Какой же идиот… - пробормотал лейтенант, направляясь к барной стойке. Заказав еще пару сигар и кофе, он вернулся за свой столик, - я, конечно, знал, что основная масса людей просто хочет растить потомство и радоваться жизни, - тихо сказал он по-немецки, бросая кубики сахара один за другим в кофе, - но не до такой же степени.
- Простите? – из двери, ведущей на кухню выглянул шеф-повар, толстый усатый господин в белом халате, с испанской внешностью и чутким слухом.
- Да нет, все в порядке, - спохватился лейтенант и перешел на испанский, - сделка не удалась.
- О, мои соболезнования, тогда за наш счет – чашка горячего шоколада.
- Спасибо, господин шеф-повар, - лейтенант закурил вторую сигарету, затем вновь раскрыл свой чемодан и сложил туда разбросанные по столику листы. На поверхности остались только два бумажных листка, один из них был густо исписан с обеих сторон китайскими и японскими иероглифами, другой, выглядевший как древнегреческий пергамент, был чист от всякого письма, но по краям запачкан чем-то, напоминающим засохшую кровь.
Единственный оставшийся в баре клиент достал из кармана пиджака ручку и записал на чистом листке мелким почерком
«Гертраут Райтер. Дорожно-транспортное происшествие».
Спустя ровно сорок секунд в соседнем квартале раздался визг тормозов, перекрытый истошными женскими криками, не умолкавшими целую минуту. Послышалась сирена кареты скорой помощи. Виновник инцидента, допивавший к тому времени горячий шоколад, сделал над собой усилие, чтобы не рассмеяться.
Тридцать лет после той встречи в кафе лейтенант по-прежнему заведовал транспортировкой, но с древесины переключился на кофе, сахарный тростник, табак и прочие сельскохозяйственные продукты, которые требовалось куда-либо переправить. К тому времени он уже был древним стариком, зато имел собственный громадный особняк, полный гараж личных машин, две из которых ему подарил сам Пиночет – этим фактом он не забывал хвастаться, когда имел честь прокатить на них многочисленных друзей, знакомых и партнеров. Еще у него была собственная яхта стометровой длины, частный вертолет, прислуга численностью пятьдесят человек, содержавшая его имение, счета во всех национальных банках Южной Америки, блиставшие длинными нулями, а самого хозяина поместья окружали многочисленные дети и внуки.
Столь состоятельный господин оставался крепок здоровьем, но уже начал думать о завещании. В один из дождливых зимних дней он удобно расположился в своем кресле, укрывшись пледом из меха ламы и прикидывая, какие доли наследства достанутся каждому из многочисленных потомков. Дождливая погода клонила в сон, что не способствовало мыслительному процессу, наконец, размышления были окончательно прерваны раздавшимся стуком в дверь.
- Войдите.
Осторожно ступая лакированными башмаками, в комнату вошел самый старший из внуков, Рудольф. Это был молодой человек двадцати двух лет отроду, аккуратно одетый в темно-коричневый пиджак и брюки, белую рубашку и черный галстук. Национальности Рудольф был весьма неопределенной. По отцовской линии его дедушкой являлся герр лейтенант, а бабушкой – чистокровная испанка. По материнской линии вторым дедушкой ему приходился эмигрант-белогвардеец, которого он уже не застал при жизни, а второй бабушкой была патагонская индианка, о которой с детства остались самые смутные представления. Кровосмешение многих народов очень интересно сказалось на облике Рудольфа. Перед лейтенантом стоял смуглый парень высокого роста, с прямыми черными волосами, подстриженными под горшок, прозрачными глазами цвета зеленой тины, прямым носом, узкими бровями и скуластым лицом, в котором легко угадывались европейские черты. Бриться Рудольфу никогда не приходилось, поскольку никакой растительности на его лице никогда не появлялось.
- Guten morgen, grovater. Вчера ты попросил меня подойти к тебе в это время, - молодой человек замялся.
- Садись, внук, - сказал лейтенант и пододвинулся к письменному столу, - будет долгий разговор.
- Что-то не так дедушка? – молодой человек из растерянного состояния перешел в слегка испуганное.
- Я хочу показать тебе одну важную вещь, которой ты имел несчастье пользоваться в глубоком детстве. И рассказать о ней кое-какие интересные подробности. Помнишь Герду?
- Герду? – в голосе парня послышались панические нотки.
- Да, помнишь как она умерла?- человек за письменным столом из любящего старого деда стал вновь лейтенантом - высокопоставленным офицером СС, имевшим среди прочих наград один железный крест и прошедшем всю Вторую Мировую.
Рудольф помнил. Гердой звали любимую немецкую овчарку деда. В четыре года Рудольф сидел в этой комнате с няней и старательно учился письму и чтению. Рядом за столом восседал дед, перекладывая кипы бумаг, что-то подписывая, что-то набивая на печатной машинке, в общем, занимаясь своими делами. Герда лежала под столом, высунув язык, глядела на мальчика и иногда легонько виляла хвостом. Сам четырехлетний Рудольф старательно выводил красками и фломастером на подкладываемом няней ватмане свое имя, имена папы, мамы, деда и всех дальних родственников.
В открытое окно ворвался порыв ветра, и разметал бумаги деда. Тот чертыхнулся, заслужив укоризненный взгляд нянечки, и стал их поднимать с пола. Рудольф подскочил и забрал себе отлетевший дальше всех желтый и ветхий клочок бумаги, на котором мелким почерком было что-то написано.
- Герда! Смотри дедушка, сейчас напишу «Г-е-р-д-а!»,- и Рудольф радостно взмахнув кисточкой, обмахнул ее в краску и через весь клочок легли его размашистые каракули.
Реакция деда вызвала у Рудольфа сильнейший за детство шок. Любимый дедушка подскочил к нему, резко и непонятно крикнув, вырвал лист и дал такую затрещину, что Рудольф отлетел прямо к двери. Нянечка охнула и всплеснула руками. Внук заревел, а лицо деда сначала исказилось ужасом, а затем бешенством. Рудольф впервые увидел, насколько сильно люди могут пугаться или злиться. Последовала еще одна затрещина, нянечка опомнилась, и начала неслышно тараторить, что нельзя-де так с ребенком, распластавшийся Рудольф взревел пуще прежнего, и тут Герда взвыла на всю комнату, встала, прошла несколько шагов к деду, и, жалобно проскулив, упала и умерла.
Нянечка полдня была в обмороке, а после уволилась, обозвав деда тираном и свиньей.
- Помнишь, потом мама и папа тебе объясняли, что Герда умерла от сердечного приступа, потому что была безмерно стара?
- Да, поначалу мне долго вешали лапшу на уши, говорили, что она просто заснула, потом – что ее увезли в другой город. С малолетним ребенком вредно беседовать на такие темы как смерть.
- Так вот, - бывший эсэсовец внимательно посмотрел на внука, - я скажу тебе то, о чем ты, наверное, догадывался с самого начала. Это ты убил Герду, записав ее имя на маленьком желтом листке - секундная пауза, - но в этом не твоя вина, а моя. Не нужно было даже открывать ящик, в котором этот лист хранился.
- Дедушка, - Рудольф не выглядел особо испуганным и удивленным, - эта штука, которая у тебя есть, что – Лист Смерти?
- Поэтичное название, - усмехнулся лейтенант, - можно даже писать оба слова с большой буквы. Да, если написать на этом Листе имя человека или кличку домашнего животного, то те весьма скоро умрут от сердечного приступа.
- Как такое возможно?
- Есть многое на свете, друг Горацио, что объяснить способны лишь немногие, - процитировал Шекспира лейтенант, - а задолго до написания «Гамлета» Платон сказал: «Я знаю, что ничего не знаю».
Повисло молчание. Перед Рудольфом вновь сидел любимый дедушка, улыбаясь своим беззубым ртом.
- Рудольфо, ты же столько книг прочитал у меня в библиотеке. Ты должен быть идеалистом в целях, прагматиком в действиях. Кого волнует, как эта штука работает? Научно-исследовательского института пары интересных клочков бумаги сейчас не создашь. Главное – как правильно распорядиться… Листом Смерти. Впрочем, - тут дед затянулся сигарой, эффективно использовать Лист сейчас почти не удастся. Виной тому твои каракули. Есть еще один, но там вовсю расписались друзья моей молодости, посмотри, сколько иероглифов, - дед покопался в одном из ящиков стола и протянул внуку слегка помятую бумажку.
- Листы выглядят так, будто их вырвали.
- В точку, раз есть Листы, должен быть их источник, - дед откинулся в кресло и странновато и злобно рассмеялся, - Книжка или Тетрадь.
Перед Рудольфом вместо деда опять появился герр лейтенант СС. Глядя на него, внуку захотелось поднять руку в римском приветствии и крикнуть «Siege Heil!», но пришлось сдержаться.
- Рудольфо, если ты получишь гм... Тетрадку, ты ведь распорядишься ей грамотно, не так ли? А постараюсь, чтобы она к тебе попала. Возьми это, - из недр стола извлекся изящный декоративный ключ, - и храни у себя, как хранил его я. Далее, - вслед за ключом на стол легли две пухлые папки для бумаг, - здесь все, что мне удалось собрать о Листах и об этом ключе.
- Что это за ключ, grovater?
- К Замку, Рудольфо. Погоди, - лейтенант встал из-за стола и зашагал по комнате из угла в угол, - соберусь с мыслями.
В комнате темнело. Дневного света, пробивавшегося сквозь облачные завесы и пелену дождя, хватало только на освещение письменного стола. Ходившая в темноте туда-сюда фигура деда вызвала у Рудольфа оторопь не меньшую, чем открывшийся ему факт существования Листов.
- Я всегда подозревал, что Герда умерла не просто так.
Фигура вернулась из темноты и села в кресло. Офицер СС в который раз перевоплотился в любимого деда.
- Правильно подозревал. Сколько книг ты прочитал у меня в библиотеке за последний год? И какой процент из них составляет литература на эзотерические и мистические темы?
- Не считал. Мистика у меня на одном из последних мест в рейтинге увлечений.
- А зря. Тогда, мой юный друг, ты сейчас выслушаешь то, что показалось бы простому обывателю несерьезной выдумкой, но тебе будет в помощь. Со всех концов света я собирал мифы и легенды о папирусах, пергаментах и глиняных табличках, начертав на которых имя нелюбимого человека, ты обрекаешь его на смерть. То, что в этой папке – результаты моих многолетних поисков. Эти поверья, - герр лейтенант постучал пальцем по столу, - ты не найдешь ни в одной мифологической или религиозной энциклопедии. Что-нибудь подобное удастся отыскать только в старых номерах некоторых исторических и краеведческих журналов.
- Выходит, Тетрадок на нашей планете много?
- Нет, просто в разные времена они оказывались в разных местах и их находили разные люди. Большинство из них пугалось и избавлялось от страшной с их точки зрения вещи.
Рудольф раскрыл папку на первой странице и хмыкнул:
- Моровой бивень мертвого крылатого слона. Поверье племени Нгуме, Восточная Гамбия…
- Не отвлекайся. Здесь, - постучав, по второй папке, дед раскрыл ее - материалы пятидесятилетней давности об этих двух обрывках, а также вот это, - на руки Рудольфу легло набросанное карандашом изображение замысловатой китайской побрякушки, - это и есть замóк.
- Это не похоже на замóк.
На картинке было изображено нечто вроде детских счетов. Та же прямоугольная рамка, через которую параллельно друг другу продеты металлические проволочки. Но на этих проволочках вместо костяшек болтались цилиндрические валики с выгравированными на них иероглифами.
- Выглядит как тибетские молитвенные барабаны. Только миниатюрные.
- Сбоку в этой рамке находится замочная скважина. С противоположной стороны рамки прикреплен рычаг, - продолжил дед, - если его перещелкнуть, только тогда в замочную скважину можно вставить ключ.
- И когда я вставлю туда ключ, мне под ноги свалится Тетрадка?
- Нет, - тут дед рассмеялся, - ты еще должен правильно выставить комбинацию иероглифов на этих валиках, повернув их должным образом и защелкнув рычаг так, чтобы они не крутились. А какая там комбинация – этого никто не знает, - тут дед перестал хохотать, наклонился вперед и тщательно проговорил:
- Но если ты методом перебора найдешь нужное сочетание, вставишь ключ и провернешь, то тебе под ноги упадет не только Тетрадка, но и кое-что еще – тут дед откинулся в кресле и позволил себе при Рудольфе раскурить сигару, - а что именно, узнаешь в папке.
- Из текущего разговора мне многое непонятно, - молодой человек поморщился от табачного дыма, встал со стула и отошел к двери.
- Поймешь, когда прочтешь материалы. То, что я тебе только что объяснил, это даже не вводная лекция, это так, предисловие. Я завещаю тебе эти папки, оба Листа и знание об основном деле моей жизни. Ты понимаешь, что о папках и о сегодняшнем разговоре никто не должен знать, кроме тебя? Вообще никто.
- Да, дед, - Рудольф нашел в себе смелости посмотреть ему в глаза.
- Я знал некоторых людей, обладавших данной информацией, но ты их никогда не встретишь. Я также завещаю тебе сорок тысяч кетсалей. Все.
- Так мало?
- Я бы отдал весь свой капитал, чтобы дополнить то знание, которым я обладаю. Свободен, - и лейтенант указал рукой на дверь.
Рудольф прихватил с собой папки с Листами, ключ, пачку купюр и вышел, хлопнув дверью. Минутой спустя в коридоре послышался его вскрик. Герр лейтенант хмыкнул, когда Рудольф ворвался обратно в его кабинет.
- А, увидел мое имя на одной из бумажек? Да, это было, когда ты еще не родился. Рак поджелудочной железы, метастазы в печень. Врачи тогда сказали, что жить осталось пару месяцев. Вот я взял и записал себя туда:
«Лауренц Нойгшвандтнер. Умрет от старости 27.04.2008 в возрасте девяноста лет»
Лист не только убивает, он еще может продлевать жизнь. Я хорошо пожил на белом свете, ничего не скажешь. Пора бы скоро честь знать, внучек, - с усмешкой поглядел дед на Рудольфа, пребывавшего в полуобморочном состоянии, - только не вздумай назначать самому себе срок жизни, понял?

После того как деда не стало, Рудольф посвятил три месяца изучению как папок, оставленных в наследство, так и архивов одного из исторических музеев Гватемала-сити. Попутно он работал преподавателем алгебры в частной школе и неплохо зарабатывал по сравнению с местными жителями. Жил он по-прежнему с семьей в особняке.
Содержимое обеих папок представляло множество листов различного размера, желтизны и степени изорванности, схваченные скоросшивателем и скрепками. К одной из папок был сбоку пришит кожаный карман, в котором нашелся совершенно древний, сильно потертый с обеих сторон ластик. Рудольф пожал плечами и положил его к себе в стол.
Чтение папок прерывалось частыми пометками в личном блокноте. Рудольф про себя заметил, что если бы не доставшееся ему наследство, он закрыл бы папку на первой странице. Представленная информация походила на смесь ужасов Лавкрафта, второсортного мистического бреда, часто встречающегося среди бульварной литературы и детального исследования по мифологии различных народов мира.
Оказывается, в наш мир время от времени попадают странные вещи. Какие именно – уже известно от дедушки. Откуда – неизвестно, но предположительно, из параллельного измерения. В мифах и легендах, которыми была набита первая папка, туманно повествовалось о «мире богов смерти». Рудольф понял так, что этот «мир» не был ни Адом, ни Раем, а, скорее всего чем-то вроде древнегреческого Аида. О внешности и повадках существ, населяющих то измерение, также было сказано весьма неполно, однако Рудольфа позабавил тот факт, что большая их часть любит фрукты, растущие в мире людей. Другим примечательным фактом была широкая распространенность легенд о «Тетрадях Смерти» по земному шару – от преданий коренных народов Сибири, средневековых японских и китайских страшилок до тысячелетней давности африканских сказок и повествований индейцев доколумбовской Америки. Отдельные бумаги в папке содержали размашистые дедовские пометки, выполненные красной ручкой, и Рудольф изучил их поподробнее. Заголовок на каждом листе - «Пряжка Шинигами. Китайская народная сказка». Изложено на немецком, испанском и английском языках, а на последнем обрывке бумаге коряво и мелко набросаны тушью строчки иероглифов, похоже, дедушка брал за основу несколько различных источников. Под загадочным словом «шинигами» подразумевались боги смерти в японской мифологии.
Подобной сказкой вряд ли убаюкивали перед сном китайских детей. Рассказывалось, что первый из китайских императоров династии Цзинь, Сыма Янь, повелел в день своего рождения привезти во дворец весь урожай персиков, собранный в его владениях. Затем пригласил гостивших у него синтоистских жрецов из Японии и попросил их призвать из загробного мира какого-нибудь шинигами. К его великой радости, один из богов смерти, особенно предпочтительный к персикам, вынырнул из своего измерения и съев всю гору фруктов, достигавшую своей верхушкой крыши императорского дворца, спросил его хозяина, чем может быть полезен. Сыма Янь попросил у шинигами Тетрадь Смерти. Гость ответил, что Тетрадь отдать он не может, так как она ему самому весьма нужна для продления жизни (здесь стоял выведенный красной ручкой жирный вопросительный знак), но может поделиться парой Листов. Увидев огорченное лицо императора, шинигами добавил, что может подарить ему пряжку со своего пояса. «Что даст мне твоя пряжка?» «Подобрав на моей пряжке комбинацию иероглифов и провернув ключ, ты получишь из нашего мира не только Тетрадь, но и много что еще». «Тогда дай мне ключ». Тут шинигами засмеялся: «Нет, император. Ты должен доказать что достоин Тетради своей силой. Ключ я отдам твоему злейшему врагу – одержи над ним вверх и овладей Тетрадью. Либо покажи мне долголетие и упорство своей династии. Если смертные провернут молитвенные барабаны на моей Пряжке столько раз, сколько ветвей на деревьях в твоих садах, император, тогда молитва достигнет моих ушей и одна из моих тетрадей будет у тебя». «Буду ли я единственным ее обладателем?» «Нет, тот, у которого будет ключ, тоже получит еще одну Тетрадь. Я щедрый». С этими словами шинигами доел оставшиеся персики и исчез.
Кто был злейшим врагом императора Сымы Яня, так и осталось загадкой. Но после его смерти в Китае началась смута, длившаяся не один десяток лет, и приведшая к ослаблению династии Цзинь, а затем, к ее свержению. Неизвестно куда делась пряжка Шинигами, по описаниям весьма напоминающая пресловутый замок, но спустя несколько сотен лет, обнаруживается ее новый владелец – император Янь Цзянь, основатель династии Суй. После него Пряжкой владел основатель династии Тан, Ли Юань, затем следы пряжки теряются вплоть до XIV века, когда она оказалась в руках основателя династии Мин, Чжу Юаньчжана.
И все это время китайские императоры или лица, их замещавшие не предпринимали никаких попыток поискать ключ к пряжке. Вместо этого они целые дни проводили за кручением валиков, надеясь, что когда-нибудь с неба им упадет заветная Тетрадка.
После XVII сведения о Пряжке опять теряются. Во второй папке присутствовал обрывок бумаги, на котором тибетскими иероглифами с дедушкиным подстрочным переводом на немецкий, сообщалось, что с середины XIX века до 1930ого года пряжка находилась под неусыпной охраной монахов монастыря Шао-Линь.
«Ага, только в такое известное место такую вещь и прятать», - прокомментировал Рудольф этот факт в своей записной книжке.
По окончании Второй Мировой Пряжку перевезли из Шао-Линя в подвалы дальней императорской резиденции, неподалеку от города Нэньцзяна, что в провинции Хэйлунцзян, на самом севере Китая. О том, что она там находится, деду стало известно только в мае 45ого года. Посланный раздобыть драгоценную реликвию отряд японских ниндзя наткнулся на гарнизон советский войск, расквартированный в резиденции и был уничтожен.
Что потом стало с замком, то есть с Пряжкой неизвестно.
Вторая папка содержала переписку дедушки с высокопоставленными лицами японского главнокомандования и офицерами вермахта, длившуюся от марта 1940ого до декабря 1945ого года. Также в папке находился пухлый дневник дедушки, который он начал вести сразу по окончании войны. Если первая папка была посвящена Шинигами и Пряжке, то вторая содержала информацию исключительно про ключ.
Первые упоминания о ключе датируются временем свержения династии Цзинь. По сведениям тангутских и тибетских летописцев, ключом обладал вождь одного из племен гуннов. Затем, на протяжении примерно тысячи лет, никаких данных о местонахождении ключа не поступало. Каждый из основателей очередной династии китайских императоров, обладавший Пряжкой, предпринимал попытки найти столь важную вещь, но безуспешно.
Имелась лишь отрывочная информация о ключе, датируемая XV веком. В папке находилась черно-белая фотография бамбуковой дощечки, с нанесенными на нее черной тушью тонкими столбиками японских иероглифов. Что именно написано разобрать было невозможно, но на оборотной стороне фотографии дедовским почерком был дан перевод этого текста.
«Достопочтимый сэнсэй Исэноками-сама, сообщаю вам, что ключ к миру богов смерти вместе с двумя священными Листами находится у меня в храме. Об этом не должен знать никто, кроме меня и вас, даже сам великий Тэнно».
Как ключ и два Листа, принадлежавшие Сыме Яню попали в средневековую Японию, оставалось тайной. О том, какой силой обладают эти Листы, стало известно более-менее широкому кругу лиц все в том же 1945 году. Микадо, желая отдохнуть от неприятных новостей, идущих с фронтов, поздним апрельским вечером, провел чайную церемонию в его личном саду камней неподалеку от Киото. Как и полагалось, при чайной церемонии присутствовали только четверо: Микадо, приближенный к нему адъютант полковник Тонегава и двое священников одного из киотских храмов. Взбивая в плошках священный напиток японских императоров – зеленый чай, доведенный по концентрации до колымского чифиря, один из священников, в лучших традициях ночных посиделок самураев, завел беседу на различные мистические темы. Вскоре подключились остальные трое участников, с удовольствием вспоминая страшноватые анекдоты и байки, дошедшие до них из глубин времен. Когда очередь дошла до священника, присматривавшего за закипающим чайником, тот, пожав плечами, изложил присутствующим некую старинную легенду, в которой упоминался и ключ к Пряжке и оба священных Листа. Микадо, выслушав священника, спросил, где, по его мнению, могут находиться столь важные предметы. Тот ответил, что они лежат в подвале одной из многочисленных часовен поблизости. В какой именно – известно только ему, но если достопочтимый император заинтересован, то его верный слуга будет ему рад показать. Микадо согласился, и все четверо, завершив чайную церемонию, направились к указанному месту.
По описаниям полковника Тонегавы, близкого друга и фронтового товарища дедушки, часовня оказалась невзрачная одноэтажная каменная постройка с ветхой загнутой крышей, бамбуковыми дверями и узкими окнами без ставней, затерявшаяся в вишневой роще. Единственной деталью интерьера внутри постройки был каменный алтарь кубической формы, накрытый тяжелой бронзовой крышкой. Священники приподняли крышку, под которой обнаружилась выемка прямоугольной формы, в которой находился небольшой серебристый ларец. После этого один из священников достал из складок кимоно отмычку, - здесь записи дедушки прерывались большим вопросительным знаком, - и взломал ларец.
Император не придал находившемуся в ларце ключу никакого значения, и, взяв один из Листов, приказал принести тушь и перо. Затем сказал:
- Вы зря не сообщили мне эту легенду ранее. Если то, что вы рассказали, окажется правдой, то наша нация, используя всего лишь одну чернильницу и кисточку, переломит ход столь неблагоприятно складывающейся для нас войны.
И на бумаге изящно появились две записи:
«Франклин Делано Рузвельт»
«Уинстон Черчилль»
- Если скоро я получу весть о смерти этих людей, то это будет величайшим благом для нашей страны.
Через два дня действительно пришло известие о смерти Рузвельта. Черчилль остался жив - по-видимому, до чайной церемонии император принял графин вишневого вина и, ведя запись на листке, допустил ряд орфографических ошибок: использовал не те иероглифы, которые следовало. Вдобавок ко всему, Микадо признался, что лицо Черчилля он представлял в тот вечер весьма смутно, в сознании вместо английского премьера мельтешил расплывчатого вида бульдог в котелке и с сигарой.
К тому времени император про чайную церемонию и думать позабыл. Зато Тонегава рассказал за бутылкой сакэ об этом событии Лауренцу Нойгшвандтнеру, своему давнему приятелю. Последний, он же дедушка Рудольфа, служил в то время специалистом по противовоздушной обороне при специальном японско-немецком военном училище. Поскольку Третьему Рейху наступал в 45ом году бесповоротный конец, многие люди из командования Вермахта, отчаявшись найти высокотехнологичное противодействие наступавшим на Берлин силам Советского Союза, ударились в мистику и эзотерическую литературу, пытаясь компенсировать недостаток техники и живой силы возможными разработками в области черной магии и оккультизма. К таким людям принадлежал и Лауренц. Сопоставить смерть Рузвельта и произошедшее в храме не составило для него труда, и после того, как Тонегава допил вторую бутылку сакэ, Лауренц начал его осторожно расспрашивать, где это место в саду и можно ли взглянуть на Листы гайджину. Изрядно захмелевший Тонегава выложил все что знал - подписок о неразглашении каких-либо военных тайн по вопросам, связанными с чайными церемониями и мистикой он не давал, так что за свое будущее был спокоен. К тому же, с Лауренцом они были знакомы более трех лет и принимали совместное участие в проектах и операциях куда более секретных.
В конце апреля американцы совершили ряд воздушных налетов на Киото. Город подвергся значительным разрушениям. Одна из бомб попала как раз в ту самую храмовую постройку, где находилась Пряжка…
Следующей бумагой в папке оказалась довольно подробная и точная схема радиоуправляемого взрывного устройства с подробными указаниями по его сборке, закладке и детонации. После этой схемы начинались путевые заметки дедушки, сделанные в сентябре 45ого, по прибытии в Гватемалу.
Рудольф захлопнул дневник и отодвинул его в сторону, отъехал от стола на кресле, встал и заходил взад-вперед по комнате.
Почти понятно, каким образом попали оба Листа и ключ к деду. Он во время бомбардировки просто подорвал храм. Взрывчатку он взял со склада зенитчиков. Как он пробрался в храм тоже ясно – до отправки в Японию дед служил командиром диверсионного подразделения, а в стране восходящего солнца активно обучался приемам различных школ ниндзя. Рудольф, ухмыльнувшись, представил себе такую картину: каждую полночь, после легкого ужина и чашки зеленого чая, дед надевает темный обтягивающий костюм, берет рюкзак со взрывчаткой, украденной на складе и прыжками с ветки на ветку перемахивает от своего дома прямо к храму, где лежит Пряжка. А когда с неба начинают сыпаться бомбы, берет самодельный пульт и нажимает кнопку. В храме срабатывает детонатор, разворачивает саму постройку и алтарь, бронзовая крышка взлетает на воздух. Нажатие еще одной кнопки – и второй взрыв пробивает стену императорского сада. А далее уже дело техники разгрести осколки алтаря и вытащить из пожара заветный ларец. Кстати, из подобной версии становится ясно, почему края одного из листов обгорели. А то, что храм был разрушен не прямым попаданием американской бомбы, а заложенной взрывчаткой – кто об этом догадается?
Рудольф подошел к столу и взял исписанный иероглифами Лист. Поверх тысячелетней давности разводов туши мелко чернела нечеткая запись, сделанная полвека назад.
«Ичиро Тонегава. Погиб, протаранив американский крейсер 2.06.1945».
Для большей гарантии того, что подрывом храма никто не заинтересуется, Лауренц изящно прикончил весьма важного свидетеля. Что же до двух священников, охранявших ларец и его содержимое, то в папке имелась короткая запись о том, что они, не найдя под обломками храма заветную вещь, совершили ритуальное самоубийство. Микадо как участник чайной церемонии в расчет не принимался. Раз он не вспомнил про Листы после смерти Рузвельта и не отдал приказа об их доставке, не вспомнит и далее – ему не до того, слишком загружен государственными делами.
Было уже 3 часа ночи, когда Рудольф дочитал содержимое папки. Убрав все документы со стола в шкаф, он обратил внимание на потертый ластик, оставшийся на поверхности. Повертев его в руках, он положил ластик вместе с Листами и ключом в ящик письменного стола. После чего лег спать.

Расклад карт.

Россия, Новосибирск, 2008 год, август

Стоя на табуретке, было тяжело дотянуться до верхних полок, на которых лежало всевозможное туристическое барахло, и в дело вступила лестница-стремянка. С ее помощью куда удобнее искать спальники, коврики, рюкзаки, котелки, плащи, палатки и многое прочее, без чего не обходится нормальный отдых на природе.
- А зачем нам альпинистская обвязка? – стоявшая внизу Соня с недоумением крутила брезентовый вещмешок, позвякивавший карабинами.
- Выкинул по ошибке, - стоявший на верхней ступеньки антресоли Степан деловито копался в закоулках антресоли, ища рыболовные снасти.
Удочки так и не были обнаружены, а это значило, что рыбалка в походе откладывается. Вместо них Соне пришлось принять громоздкий и запылившийся, 60ых годов выпуска чемодан, а на диван свалилась еще более пыльная винтовка.
- Наша семейная реликвия. Безвредная вещь, выстрелить из нее невозможно, - Степан, отряхнув руки, спрыгнул с лестницы и оказался перед своей девушкой. При своем росте метр пятьдесят и детской внешности Соня казалась школьницей старших классов и младшей сестрой Степана, рост которого был метр семьдесят пять. Тем не менее, Соня была старше Степана на год.
- С ней воевал твой прадедушка? - девушка подняла винтовку с дивана, перекинула ее через плечо и сделала выпад вбок, словно пыталась проткнуть кого-нибудь несуществующим штыком.
- Да, прошел с ней всю Великую Отечественную и еще громил Квантунскую армию. Медали, ордена, - Степан попытался закинуть чемодан наверх, но у него это не получилось, - дослужился с рядового до старшины. Аккуратнее, не прибей никого прикладом, лучше помоги с этим… блин.
Чемодан, который вот-вот был готов занять свое положенное место, со звоном расстегивающихся пряжек, раскрылся и свалился вниз, попутно высыпав все, что в нем находилось на пол.
- Ничего у вас хлама, - Соня оторопело оглядывала образовавшуюся на полу кучу тряпок, пожелтевшей бумаги, и предметов непонятного назначения, спешно упаковываемую Степаном обратно в чемодан.
- Тоже прадедушкино. Привез когда-то из Китая. Вещи находятся в таком состоянии, что поставить на шкаф стыдно, а выбросить жалко.
Соня подошла поближе. Куча состояла из сухих истлевших отрезов шелка, обрывков рисовой бумаги, осколков фарфора и продырявленных металлических бляшек. Соня подняла одну из бляшек – это оказалась позеленевшая от времени медная китайская монета.
- Это китайский аналог нашей копейки, притом семидесятилетней давности. Реликтовая по нынешним временам вещь.
- А это что? – Соня вынула из кучи нечто, ярко блеснувшее на солнце, - игрушечные китайские счеты?
- Понятия не имею. Я в детстве пару раз рылся в этом чемодане, но такую вещь не помню.
- Костяшек на проволках маловато… цилиндры какие-то…,- Соня вертела в руках непонятный предмет, - смотри-ка, на них иероглифы.
- Да, действительно, - Степан взял из рук Сони то, что она назвала счетами, и подошел к окну, - но даже при свете рассмотреть их трудно. Еще сбоку в корпусе навроде замочной скважины.
- У тебя дома есть русско-китайский словарь?
- Зачем он тебе? Иероглифов у китайцев в повседневной жизни используется сотни, если не тысячи, запаришься переводить то, что тут написано. Забавная штука: еще сбоку миниатюрный рычаг приделан, - Степан пощелкал его туда-сюда, - зачем оно - понять не могу. Деталь древней хитрозадой машины. Кстати, по графике иероглифы больше не китайские, а древнетибетские.
Чемодан, наконец, разместился на положенном месте, походные принадлежности упаковались с едой в рюкзак, и двое молодых людей, присев на дорогу, вышли из квартиры и направились в сторону железнодорожной станции.
- Гитару не взяли, - спохватилась Соня, когда покупая билеты.
- Ничего, у ребят своя есть.
Сидя в электричке, Степан обнаружил, что штука непонятного назначения перекочевала из прадедушкиного чемодана в его карман. Соня ей весьма заинтересовалась и всю дорогу крутила в руках, под конец поездки на электричке, высказав предположение, что это может быть пряжка от пояса или ремня.
- Я думаю, она раньше была деталью костюма китайского мандарина.
- Может быть, - Степан изучал карту, отмечая на извилистом туристическом маршруте возможные места стоянок и ночевок.
На станции, откуда должен был начаться поход, их ожидала целая толпа сверстников. Погода стояла сухая и теплая, небо было закрыто серой пеленой облаков, но дождя не предвиделось. Пройдя по бетонному мосту над железнодорожными путями, компания дружно углубилась в лес. По дороге Соня, крутя валики на безделушке, завела светскую беседу о древних восточных культурах, попутно демонстрируя найденную в чемодане вещь друзьям и знакомым. Несколько человек поддержало разговор.
Проселочная дорога, по которой шли студенты, иногда выходила из леса на опушки полян и заливные луга, спускавшиеся к протекающей поблизости реке. Народу навстречу не попадалось, только один раз компанию нагнал дедок в потертом пиджаке и плоской клетчатой кепке, правивший тройкой меринов, запряженных в четырехколесный прицеп из-под трактора.
- Барышни, может подвести кого? – спросил извозчик, усевшись по-турецки в прицепе на колючей подстилке из сена. Мерины перешли на шаг, равнодушно посматривая на девушек.
- Нет, спасибо, - студенты со смехом отклонила предложение и, пожелав извозчику счастливого пути, компания бодро зашагала по дороге дальше. То, что Соня назвала пряжкой китайского мандарина, а вся компания дружно окрестила «knick-knack made in ancient Tibet», два походных дня кочевало от одного участника похода к другому, и каждый считал нужным повертеть это в руках, покрутить валики и пощелкать рычаг. На третий день у руководителя похода треснула пополам пластиковая застежка на поясном ремне рюкзака, и Соня предложила использовать аналог тибетского производства. Что и было сделано. Пряжка оказалась надежной заменой, правда иногда приходилось ремень подтягивать, и тогда со стороны впереди идущего руководителя раздавалось мелодичное жужжание валиков.
В последний день погода резко испортилась. Утром небо заволокло серыми облаками, их сменила одна громадная темно-синяя туча, висевшая некоторое время на горизонте, а после обеда нагрянувшая проливным дождем. На подходе к станции вся тургруппа вымокла до нитки. Ливень не прекращался ни на минуту, лишь превращаясь иногда из отдельно падающих на головы капель в крайне неприятный холодный душ. Дорога раскисла слоем грязи по щиколотку, но идти по заросшему полю, топча метровые сорняки, было не лучше. По петляющим в рощах тропинкам, превратившиеся в мелкие грязные ручьи, ходить было и вовсе опасно – ничего не стоило поскользнуться, и вдобавок к промокшей одежде, получить еще и испачканные штаны.
Железнодорожная станция представляла собой деревянную веранду с протекающей крышей и парой сломанных скамеек, примостившуюся на бетонном перроне, но студенты были благодарны и за такое укрытие от непогоды. Пряжка вернулась с поясного ремня руководителя в руки Степана, и он бесцельно крутил на ней валики, ожидая электропоезд. От шелеста дождя и жужжания валиков клонило в сон, Соня, присевшая на рюкзак рядом, прислонилась головой к Степиному плечу и задремала.
Степан посмотрел на часы, встроенные в мобильник: до прибытия желанной электрички оставалось полчаса. Он отложил телефон в карман куртки и притронулся к пряжке, валки намертво встали и не желали крутиться. И тут сквозь шум дождя, совсем рядом, послышался отчетливый хлюп, как будто некий предмет средних размеров с большой высоты свалился в лужу. Степан присмотрелся, прямо перед верандой на бетонной плите лежала черная тетрадка.
Соня открыла глаза, отодвинулась от плеча своего парня, потянулась, встала и подошла к упавшей тетрадке. То, что она упала откуда-то сверху или ее принесло ветром, сомнений не было. Перрон был пуст, и окрестности станции тоже.
- Эй, чья тетрадка? – неуверенно произнесла Соня. Никто не ответил, народ либо крепко спал, либо просто не расслышал. Обложка тетрадки выделялась иссиня-черным, теплым бархатным цветом на монотонном сером фоне окружающего сумрака. Взяв ее в руки, Соня почувствовала, что тетрадка совершенно сухая, что было еще более странным, чем ее внезапное появление, кругом же такая сырость… Соня вернулась под деревянный навес. Степан, наблюдавший за ней краем глаза, вернулся к своим безуспешным попыткам раскрутить хоть один валик на пряжке.

Гватемала, Ла-Либертад, 2008 год, август, то же время.

Рудольф проснулся поздней ночью оттого, что в его комнате было что-то не так. Повернувшись на бок и открыв глаза, он постарался понять, что же именно. Прерванный сон ночью, особенно в молодом возрасте был делом редким и почти немыслимым, обычно он просыпался под звон будильника, стоявшего на тумбочке рядом. Однажды его побеспокоил ночной звонок мобильного телефона – некто ошибся номером и поспешно извинившись, сбросил вызов. Похоже, на этот раз та же ситуация, из замочной скважины в выдвижном ящике письменного стола, где хранилась всякая разная электроника, струилась на пол узкая полоска света. Рудольф встал, и, накинув на плечи одеяло, подошел к столу. Тут только спросонья он осознал, что светится не мобильник – поток света из замочной скважины был тускло-красным, уменьшенная копия лучей заходящего солнца.
Резким движением Рудольф дернул ящик на себя, отскочив от стола. Комната осветилась бордовым цветом, как при включенной лампе в абажуре из тонкого алого бархата. Осторожно приблизившись, он заглянул в ящик: светился оставленный в наследство дедушкой Ключ, напоминавший теперь причудливый уголек в догорающей жаровне.
Свет источал сам материал, из которого был сделан Ключ, примерно так же выглядит докрасна раскаленная сталь на металлургическом комбинате. Поборов зародившееся в глубине сознания чувство первобытного страха перед необъяснимым, хозяин притронулся к своей вещи, ставшей совершенно чужой и пугающей. Пальцы ощутили холод металла и больше ничего, на ощупь Ключ оставался прежним.
Покопавшись в тумбочке, Рудольф достал обрез полотна, в которое тщательно замотал Ключ. Как и ожидалось, комната вновь погрузилась во тьму. Тут только молодой человек задумался: а не снится ли все это ему? Сильно нажал пальцем на веко – перед глазами поплыли круги, в сон стало клонить меньше, значит, текущие события происходят с ним на самом деле.
С полминуты он сидел на кровати, призадумавшись, что делать дальше. Затем установил на столе кинокамеру, поставив ее в режим записи и, развернув полотно, положил разбудивший его предмет перед объективом. После чего сфотографировал Ключ в разных ракурсах, со вспышкой и без нее, выключил фотоаппарат и лег спать.
Позднее Рудольф сам удивлялся своему, если не хладнокровию, то безразличию и отсутствию всякого беспокойства при встрече с неизвестными явлениями природы. Утром Ключ оказался таким же, как и всегда – неприметной блестящей металлической штуковиной без всяких намеков на свечение. Тем не менее, ночная аура была зафиксирована и фотоаппаратом, и камерой. Просмотр видеозаписи, показал, что свечение продолжалось до пяти часов утра. Ключ погас также внезапно, как, наверное, и засветился.
После завтрака, прихватив обе папки с архивами, Рудольф спустился в подвал, где размещалась домашняя библиотека. В записях дедушки не было подробного списка литературы, поэтому пришлось подробно просмотреть их заново, выписывая в блокнот названия упомянутых книг, статей и журналов. Получился объемный список, с которым новоявленный читатель начал обшаривать шкафы и полки. Один раз его отвлекла молоденькая горничная, пришедшая подмести пол, спросившая, не нужна ли господину помощь. Тот цыкнул на нее зубом и девушка, обиженно простучав каблуками по паркету, исчезла. К полудню на журнальном столике, стоявшем посреди читального зала, выросла значительная по размерам стопка литературы. Как только Рудольф принялся ее изучать, наверху коротко, но громко прозвенел звонок – пора обедать.
В гостиной, размером с картинную галерею, за длинными рядами столов собрались все обитатели дома. По сей день оставалось вопросом, кого из них можно было считать членами семьи, а кого – близкими или дальними родственниками. Столы всегда накрывались на пятьдесят персон, но, как правило, за ним сидело человек тридцать-сорок: многочисленные представители второго поколения династии Нойгшвандтнеров и еще более многочисленные представители поколения третьего, к которому относился и Рудольф. Оставшиеся места пустовали или предлагались гостям. Подавалось два-три мясных блюда с обильным ассортиментом гарниров и набором алкогольных напитков. Десерт, наоборот, был один на всех, сегодня на кухне приготовили огромную, метр в диаметре, шарлотку, и прислуга бодро катила ее к столу на тележке. К шарлотке предлагалось кофе, варку которого поручали трем старым индианкам, знавшим в этом деле толк. Если к завтраку можно было прийти рано утром, еще до подхода ненасытной толпы родственников, то опаздывать на обед и ужин или приходить заранее в семье считалось некультурным. Поэтому каждый день, в среднем два часа приходилось выслушивать монотонное звяканье столовых приборов, стук каблуков и скучные разговоры соседей за столом. Но хуже всего было, когда рядом с нынешним владельцем Ключа садился его десятилетний младший брат Эрнест, вороватое существо кудрявой толстой наружности с веснушчатым лицом и несносным характером, любящее громко и неприлично чавкать, привлекая так к себе внимание окружающих.
Сейчас был как раз такой неприятный момент. Рудольф скосился на Эрнеста, уплетавшего ямсовую кашу, и его передернуло. А что если братец заглянет в комнату, пороется в его вещах и увидит Ключ? Хорошо, если дедушкино наследство пока не светится, а если вокруг Ключа все мерцает и переливается красным? Прощай, Ключ, Эрнест тебя сопрет и в канализацию спустит как пара пустых…
Повадка красть у братика появилась с год назад. Поначалу предметами хищения являлись лежавшие на открытом месте декоративные украшения, пепельницы, часы и мобильные телефоны, потом – все светящееся в темноте и блестящее на свету. Эрнест прятал украденное на два-три дня в укромном уголке дома, а затем подкидывал на то место, где взял. Притом, совершенно не признавался в краже, даже если его застали с поличным. Дальше - хуже: начал выбрасывать вещи в мусорное ведро или заталкивать в раковину, утопил в унитазе все папины сигары, когда его спросили, зачем он это сделал, с невинным видом ответил, что искренне желал, чтобы папа был здоров, курить вредно. Следующей целью стал мобильник мамы: «От него же вредные электромагнитные волны!». Эрнест находил оправдание в любом случае, часто завираясь настолько, что запутывался сам. Намерение что-нибудь стащить у братца появляется каждый раз, когда на него долго не обращают внимания. Пару раз его водили к психологу, тот посоветовал побольше гулять с ребенком на открытом воздухе и занять его развивающими играми.
Рудольф, отказавшись от десерта, поспешил в собственную комнату, прикидывая в какое потаенное место можно положить Ключ и Листы. Перспективы не радовали, комната была обставлена довольно бедно, сейфы с кодовыми замками и секретные ячейки отсутствовали. Ключ лежал на своем месте, никаких изменений в его облике заметно не было. Но оставлять все как есть, в ящике письменного стола или прятать наследство дедушки можно между книгами на этажерке, являлось делом опасным. Тусклый красный свет, струящийся из укромных углов комнаты, неразличимый при свете дня, но весьма заметный, если в комнате задернуть шторы, может привлечь внимание – Эрнеста или, что ненамного хуже чистюли горничной, которая каждую неделю тщательно протирает всю мебель в его комнате.
Правильная мысль возникла в голове сразу и без особо долгих размышлений - Ключ можно спрятать в собственном автомобиле. Недавно вернувшийся с капитального ремонта Фольксваген «Жук» 1990 года выпуска, отцовский подарок на двадцатилетие, стоял в гараже, ожидая владельца. Заднее сиденье в салоне машины поднималось, открывая обширный бардачок, послуживший неплохим тайником. Запечатав ключ и листы в конверте, Рудольф направился в гараж. По пути ему попались родная мама и одна из теток, вручившие длинный список продуктов, которые надо купить к ужину. И через пять минут «Жук» катил по автостраде.
Если поручить покупку еды слугам, те, конечно же, привезут из супермаркета полный фургон. Но, взглянув на предъявленный счет, экономка всплеснет руками, трое индианок осыплют проклятиями на языке майя нерадивых лакеев, не разбирающихся в сортах кофе, а из кухни будут слышны ругательства Гонзалеса, пожилого мексиканского кулинара, у которого опять не получилось доброкачественное тесто из-за лежалой муки, старых дрожжей и просроченных кисломолочных продуктов. Поэтому обязанность снабжать провиантом виллу Нойгшвандтнеров исполнялась Рудольфом. Он знал, где продается дешевый и качественный товар – на местном рынке. Нужно только понимать, как его достать, а это целая наука.
Базар, на котором проходили закупки, состоял из десятка крытых прилавков, одного кирпичного павильона и автостоянки. Население охотно предлагало посетителям индейские ткани, пестрящие всеми цветами радуги, такие же разноцветные пончо, накидки и другую национальную одежду племен Центральной Америки, давало пробовать местную снедь, непривычную для иностранцев, а потому опасную для здоровья и торговало всем тем, что собиралось на окрестных полях или в джунглях. В павильоне продавали свежее мясо, только что со скотобойни и текилу, только что из мексиканского кактуса. Там же на входе размещался сигаретный киоск, по совместительству - травяная аптека. Еще по базару бодро ходили торговки, которым не досталось места на прилавках, неся на голове плетеные корзины с товаром.
Рудольф был постоянным покупателем и в некоторых местах ему охотно предоставлялись скидки. Симпатичный молодой человек вызывал у индианок если не любовные, то материнские чувства, а фермеры, арендовавшие места на рынке начали недавно считать его почти своим парнем за его познания в сельском хозяйстве, умение безошибочно выбирать товар, разбираться в качестве предлагаемого, и что главное – грамотно, по-джентельменски торговаться. Хотя в этот раз даже торговаться не пришлось – цены во всем устраивали покупателя, и к тому же он знал, что на меньшую сумму продавец вряд ли согласится.
Для того, чтобы перетаскать все купленное по списку в багажник, пришлось два раза прокатить нагруженную тележку от Фольксвагена до индианки, согласившейся посторожить вещи до прихода их хозяина. Краем глаза покупатель заметил, что на него глазеют две сумрачные личности, сидевшие на ступеньках входа в павильон, но значения этому не придал. Как оказалось, зря.
Упаковывая багажник машины, Рудольф услышал за спиной быстро приближающиеся шаги. Он обернулся, как раз, чтобы получить удар дубинкой в лицо. Нападавшими были те самые двое, со ступенек. Один – индеец с внешностью представителя секты ямайских растафари, приходившийся по возрасту ровесником намеченной им жертве, держащий в руке отломанную от стула ножку, другой – его выкормыш, тощий подросток лет пятнадцати, наблюдавший в сторонке. Рудольф пошатнулся вбок, уклоняясь от повторного удара дубинки, и с размаху огрел индейца по голове пакетом с продуктами. Что было в пакете, то помогло – на голове у растафари растеклись по нечесаным дредам индюшачьи яйца. Индеец отпрянул, и Рудольф, пользуясь моментом, с размаху ударил противника кулаком в грудь, целясь в солнечное сплетение. Промазал. И тут же получил от подростка, о котором и думать забыл, железной арматуриной прямо по затылку. Рудольф свалился на асфальт и обмяк. Тяжело дыша и ругаясь на своем наречии, растафари с минуту добивал его, затем занялся с приятелем грабежом машины.

Потерпевший пришел в себя спустя сутки в центральном клиническом госпитале Гватемала-сити. На автостоянке его, лежащего без сознания, обнаружил первым местный механик, который и вызвал полицию. Грабителей к тому времени и след простыл. Из путанного рассказа матери, навестивший его сразу после того, как он очнулся, Рудольф узнал что из машины выгребли все начисто.
- Бардачок под сиденьем пустой? – вяло пробормотал Рудольф, ощупывая избитое тело, - там хранилась важная вещь.
- Это тебе лучше спросить у господина офицера.
Рудольф перевернулся на бок и застонал. Со сковородки да в печку, как говорят гватемальцы.
- Пожалуйста, передай, зеркало.
Не так уж и плохо, как могло быть. Синяк под глазом, две шишки на затылке, одна на лбу, прочие прелести сотрясения мозга, голова болит как после попойки, но врачи уже сняли бинты, значит идем на поправку.
После свидания с родными и близкими в палату явился доктор с хорошей новостью: выпишут из больницы через два дня. Вместе с ним зашел следователь, в течение отведенных ему пятнадцати минут расспросивший потерпевшего об обстоятельствах преступления. Описав растафари и его напарника, Рудольф спросил.
- Скажите, мистер, вы обыскивали мою машину?
- Да, мы сняли отпечатки пальцев преступников с дверцы багажника и внутри салона.
- Задние сидения поднимаются, под ними есть ящик, в котором я храню важные вещи…
- Мне придется вас огорчить, полиция, на момент прибытия, ничего там не обнаружила. Индейцы выгребли все подчистую.
На этом разговор пришлось прекратить. Будь Рудольф на двадцать лет старше, его бы хватил сердечный приступ.
Уходя, офицер спросил:
- Собственно, а какие ценности вы там хранили?
Рудольф сбивчиво описал внешний вид Ключа и добавил:
- Пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы его найти. Это крайне дорогой… предмет.
Оставшись в одиночестве, Рудольф первый раз за два года позволил себе заплакать. Если что-либо могло облегчить потерю, так в данной ситуации, это могли быть только слезы. Или успокоительное, оно же снотворное, которое раздавала всем больным медсестра на вечернем обходе.