Очень часто мне снятся интересные сны.

[DeathNote-Fanfiki]

Никогда мне не снились сны по конкретному фандому. Однако все бывает в первый раз.

Автор: мое подсознательное.
Бета: 9 классов гимназии и 3 года колледжа (надеюсь даром не прошли).
Жанр: не знаю, может кто подскажет. Предполагаю драббл, может виньетка.
Размер: мини.
Персонажи: Лайт, ОЖП, незримое присутствие L в мыслях и воспоминаниях.
Предупреждение: 1) Фик практически в том же виде, в каком он изложен, пришел в голову мгновенно при пробуждении, примерно через 3 секунды после продирания глаз и сползания с постели. От трезвого ума было добавлено немного лирического описания и осмысленности дабы избавить текст от возможной абсурдности. Соответственно, если ругаться, то не на меня, а на мое предпробудное подсознание.
2) Неслабое AU, своеобразный авторский стиль. Написала как умела, извините уж.
3) Если бы я могла написать какое-то связное сочинение на эту тему, я нашла бы более нетрадиционную судьбу для Лайта, но я не хотела ничего менять, поэтому описала все так, как приснилось.
Саммари: Что было бы, если бы у Эл была девушка. Или, скажем, очень близкая подруга, хорошо знавшая его методы, расследования и его самого, так сказать, родственная душа, которая после его смерти смогла бы продолжить начатое им дело. Никакой тщательной продуманности, only утренний маразм.


Он смеется. Смеется над всеми. Над полицией, над следствием, над ФБР, Интерполом, над паникой и всеми этими раздражающими копошениями вокруг. Он смеется тихо, едва заметно, растягивая губы в безумной неуместной ухмылке, сдерживается, а потом срывается и начинает смеяться в голос, громко, вызывающе, и думает, что в этот момент он наверняка похож на психопата. Он думает: "Я вас всех сделал и теперь сделаю". "Я же Ками, я же Кира - первый и единственный, Бог моего собственного безупречного Нового Мира!" - думает он. А вы... вы просто жалкие ничтожества, осмелившиеся перечить Богу, вы будете гореть за это в Аду. В моем собственном Аду. Он смеется над всеми, кто его окружает, но больше всего он смеется над ней. "Ничтожество..." - думает Бог. "Как могло такое ничтожество все это спланировать?! Но ничего. Ты тоже будешь гореть за это. Я заставляю тебя заплатить. Заплатить за все, что ты сделала и не сделала. Что хотела, что могла бы сделать, если бы я не помешал тебе. Я поквитаюсь с тобой, раздавлю, уничтожу, похороню тебя под развалинами своей же стратегии. Я смогу. Я выкручусь. Вот увидишь." - смеется он про себя. Он смеется над всеми - над следствием, ФБР, Интерполом, полицией, над ней. Но больше всех он смеется над собой. И он продолжает смеяться, отчаянно, истерически, даже тогда, когда на запястьях защелкиваются стальные браслеты наручников.

Когда он впервые встречает ее, то не может избавиться от навязчивого ощущения де-жа-вю. Длинные черные волосы, гладкие, специально разбросанные в небрежной укладке, гладкая почти мраморная светлая кожа, густо подведенные черным глаза, делающие их больше чем они есть на самом деле. Он смотрит в них, неосознанно ожидая увидеть там что-то еще кроме светской заинтересованности и приветствия. Как будто ищет какой-то подвох. Он чувствует сквозь одежду, сквозь кожу, как его ощупывает, пронизывает насквозь такой знакомый, изучающий пристальный взгляд. И он никогда никому не признался бы, что в тот момент едва удержался от того, чтобы поежиться под этим взглядом, ощущая чье-то незримое присутствие. Но в следующий миг улыбка, блеснувшая на губах незнакомки, приводит его в чувство - помнится тот, о ком он с такой готовностью вспомнил, не умел так улыбаться. И этот кто-то мертв. На секунду мне показалось, что ты рядом, незримо дышишь мне в спину, как прежде. Не думал, что это настолько приятное ощущение, Эл.

Он надевает на себя свою самую нейтрально-приветственную маску, добавяет слегка дружелюбия, сдержанную, но такую притягательную улыбку, смешивает все в единый коктейль харизмы, отыгрывая очередную роль в коротком акте его эпического спектакля. Кто вы?; Как вас зовут?; Откуда вы и чем занимаетесь? - множество банальных ничего не значащих вопросов с такими же банальными ответами. Просто игра, которая должна была к чему-то привести. К чему именно, Лайт Ягами узнал много позже. На практике же значение имел всего один, который он так и не задал. На который бы она все равно никогда не ответила.Честно.
Бог Нового Мира всегда был умен и никогда не был легковерным. Бог Нового Мира привык доверять себе. Но и его должно было в конечном итоге что-то подвести - самоуверенность, ощущение собственного всевластия, или гордыня. Нужен великий талант, чтобы манипулировать, водить за нос огромные народные массы, организации, СМИ, политические структуры и правоохранительные органы. Но гораздо меньший, чем потребовался для того, чтобы обвести вокруг пальца одного.

"За Рьюзаки" - шепчет она ему на ухо, тихо, едва слышно, и из ее уст фальшивое имя звучит святым. Не угроза, не обещание, но таинство. Всего лишь этап ее личной панихиды по Эл. И внезапно его накрывает странный, неуместный, несвойственный Богу приступ страха. Ни на что не похожее, липкое и вязкое, самое мерзкое ощущение, которое Лайту доводилось испытывать, до этого момента, всего однажды - когда собственный отец вез их с Мисой за город к месту их персонального эшафота, смертной казни одной на двоих. А потом приставив дуло почти вплотную к голове сына, жал на курок под панические, наполненные слезами вопли Мисы. И удушающая ненависть, так хорошо знакомую ему после общения с Эл. Проиграл?.. Я же не мог проиграть?.. Только не после всего, что случилось. "За Рьюзаки" - с трудом обрабатывает мозг информацию, и все внезапно становится таким понятным, таким раздражающе очевидным. Ты знала его. Чертова шавка Эл. Ты с самого начала все знала. Ты воспользовалась его сведениями. Будь ты проклят. Где бы ты ни был, будь ты проклят.

Она произносит это всего трижды. В тюремной камере, где Лайт пребывает после судебного процесса, на котором он участвует едва ли на уровне подсудимого, скорее выполняя роль стороннего наблюдателя, будто все происходящее мало к нему относится. Все это время он пребывает в состоянии странной отстраненности, мысленно находясь глубоко в себе, собственных мыслях и идеях, победах и промахах - роковых и не очень. В этом же состоянии его и уводят из зала суда с постановлением, к которому он был готов еще до начала заседания.
В тюремной камере в ночь перед казнью он ничего не ест и не спит, и не сразу реагирует, когда к бронированному стеклу подходит тот, кто погреб его под руинами собственного тщеславия и триумфа. В раздражающем, но таком привычном свете флуоресцентных ламп он сидит неподвижно, застыв в той же позе, как когда-то сидел в зарешеченной камере под настойчивым бдительным видеонаблюдением, круглосуточно обдумывая глобальные и не очень глобальные планы, трепеливо выжидая, зная, что где-то наверху перед мониторами сидит не менее настойчивый и беспристрастный детектив. Сегодня ночью ему, кажется, снова стало не хватать этого ощущения незримого присутствия.
- Он следит за тобой, Кира. Даже теперь - доносится мягкий женский голос за пределами тюремной камеры, и Лайт отвлекается от созерцания стерильно-белого пола, устремляя взгляд на палача за стеклом. Как жаль, что этим палачом не стал ты, Эл.
- Если я увижу его. Где-то там. Я передам ему от тебя привет, - усмехаясь, отвечает он. Да, именно так я и сделаю. Я не попаду ни в рай ни в Ад, следуя правилам тетради, ты ведь помнишь, Рьюзаки? Но возможно где-то там, где души предстают перед Богом, Дьяволом или чем бы то ни было еще, где-то там, где оказываются все души до того, как решится их судьба, может быть... Там я встречу тебя, Эл. И, черт возьми, ты гребаный расчетливый ублюдок, но я пожму тебе руку. Впервые, на моей памяти, искренне. Потому, что из всех этих бестолочей и из нас двоих ты один смог выиграть, даже потерпев поражение.
- Сегодня идет дождь... - сообщает она зачем-то, присаживаясь на корточки и задумчиво теребя тяжелый кулон на шее, а потом подносит руку к лицу, и на секунду Лайту кажется, что сейчас он увидит такой знакомый, когда-то глубоко ненавистный ему жест, который мог принадлежать только одному человеку, и внутри что-то тоскливо вздрагивает. Но вместо этого она проводит пальцем по переносице, и смотрит куда-то сквозь пол у ног Лайта. Мне кажется, я слышу твои колокола Рьюзаки. Теперь-то я их слышу...
"Он гордился бы своей пешкой" - думает Кира, а в слух роняет только: "Он наверное любил дождь".
"За Рьюзаки" - шепчет тихо, и Лайту кажется, что в ее глазах промелькнуло что-то болезненно знакомое - грусть и успокоение. Нам скоро придется расстаться. Скоро ты все поймешь.

Она произносит это в третий раз в тот момент, когда кладет руку на тяжелый железный рубильник, прекративший существование не одного десятка преступников. Но он не слышит этого, скорее читает по губам, и это последнее, что он видит перед тем, как на глаза натягивают черную непроницаемую маску. И откуда-то появляется странная, такая человеческая мысль, что вот сейчас, когда смерть стоит за спиной в ожидании часа, когда можно будет сделать последний замах, вот сейчас именно тот момент, когда стоило бы помолиться. Если бы только он верил в Бога. Если бы только он сам не был им. И он улыбается от осознания восхитительной иронии. Ему кажется, что он слышит, как перемещается стрелка настенных часов, медленно и неумолимо отсчитывая последние секунды его жизни. Он считает их вместе с ней и улыбается снова при мысли, что она все делает так, как, наверное, сделал бы он. А ты отсчитываешь их вместе с нами, детектив? "Не за Рьюзаки" - думает Кира, улыбаясь в последнюю секунду. За тебя, Эл. И впервые за все время он, кажется, удовлетворен этой мыслью.