Новый фик по любимой Тетрадке

[DeathNote-Fanfiki]

Автор: Айя Накано
Бета: Тэлэрри Алес
Название: Последнее желание
Фэндом: Death Note
Категория: Angst, romance
Жанр: сенен-ай.
Пейринг: L\Лайт
Таймлайн: около 25-й серии
Размер: мини
Статус: закончен
Содержание: право на последнее желание есть у каждого…
Дисклеймер: герои не мои. Трава моя, согласна.
Предупреждение: AU, возможен ООС
Размещение: только с разрешения автора.
Примечание: в качестве эпиграфа использована песня Джем «Поле белых хризантем»

тык-тык

Белой птицей станет боль,
Яд невиданных побед.
Сердце просится – позволь
Стать защитою тебе…
Рьюзаки стоит у окна штаба расследования и молча смотрит вниз, на залитый многодневным дождем Токио. В дождь хорошо думается но все мысли какие-то серые. Как и небо.
Взгляд странных, слишком больших для человека темно-синих глаз точно прикован к низким грозовым тучам. В этой серой круговерти можно увидеть знакомые очертания, фигуры, различные силуэты… небо то хмурится, злясь на глупость людей, то разражается сердитым ливнем, словно пытаясь достучаться до умов и сердец тех, кто гордо величает себя царями природы… а порой молча, бессильно плачет, отчаявшись дозваться, рассказать, объяснить…
Черноволосый юноша прижал ладонь к стеклу и ощутил – именно ощутил, а не услышал – монотонный шум ливня. На секунду ему показалось, что в ровный голос потока ворвался чей-то отчаянный вскрик… но это было лишь иллюзией. Чего не почудится в такой дождь…
Рьюзаки сел на подоконник и прижался к стеклу, словно делясь с ним своим теплом. Закрыл глаза, вслушиваясь в дождь... растворяясь в нем, становясь его частью и в то же время чутко контролируя окружающий мир – пусть даже ничего и не происходило вокруг.
…- Рьюзаки, вы уверены? – Ватари смотрел на своего воспитанника с тревогой. Он знал привычку L просчитывать каждое свое действие, каждый шаг, знал его осторожность… но так же хорошо Ватари помнил, что если L что-то решил, то переубеждать уже бесполезно. Рьюзаки крайне редко менял однажды принятые решения. – Это ведь опасно для вас.
- Я знаю, Ватари, - Рьюзаки задумчиво рассматривал чашку, точно пытался гадать на кофейной гуще. – Но дистанционно работать стало уже невозможно, ты же видишь, - юноша крутнулся на компьютерном кресле, едва не расплескав кофе. – Мы летим в Японию…
…Лица, имена, бесконечный мозговой штурм – Кира был невероятно умен, он поступал неожиданно, но все его поступки отличала четкая логика… пусть и не всегда понятная. Это было интересно. Это было важно. Это было захватывающе.
Когда Рьюзаки начал задумываться над своим отношением к подследственному Ягами Лайту, ставшему едва ли не самым лучшим помощником для L? Когда он начал понимать, что Лайт постепенно становится близким и дорогим ему человеком, переходит из категории «чужих» в категорию тех, кому L почти что доверял – так он всегда обозначал свое отношение к тем, кто помогал ему? А ведь и из этих рамок Ягами быстро вышел…
Наверное, тогда, когда впервые открыто обвинил Лайта в преступлениях Киры. Слушая его отчаянные уверения в невиновности, просьбы поверить, перестать издеваться, отвечая, что это необходимо, что Лайт-кун сам просил об этом, а единственный способ выйти – честно признаться в преступлениях, Рьюзаки с каждой секундой все больше боялся признания Ягами. Ведь это означало, что Лайт будет казнен… а L не хотел этого.
Рьюзаки не привык и не любил лгать себе – какой смысл? Но он слишком сильно не хотел признавать свои чувства. «Интерес – да, уважение к противнику – да. Но не больше!» - твердил следователь раз за разом, замечая, что просьбы Лайта через динамик отдаются болью в его сердце. И все же… притворяться перед самим собой пришлось перестать.
Двадцать четыре часа в сутки находиться рядом с тем, кого ты считаешь убийцей, было тяжело… но для лжи уже не осталось места. Для лжи Лайта… Киры… его было еще много, но для лжи себе – нет.
Рьюзаки понял – он любит Лайта. Просто любит.
Это было непривычно – осознать свои чувства такого рода. Но они были, и с этим приходилось считаться. Превратить их в свою маленькую тайну и знать, что они есть.
В памяти отчего-то всплыла картина трехнедельной давности.
В один из вечеров Рьюзаки и Лайт столкнулись возле лестницы. Обменявшись взглядами из серии «чего-тебе-тут-надо», они молча выбрались на плоскую крышу штаба.
Солнце уже почти село, и его последние лучи золотили антенну и ограждения. Не сговариваясь, двое подошли к краю, но вниз смотреть ни один не стал. Лайт любовался угасающим закатом, а Рьюзаки – Лайтом, отмечая, как меняется в закатном свете лицо Ягами, как глаза теплеют, становятся золотисто-карими… наверно, во взгляде юноши можно было согреться, как на солнце.
- О чем ты опять думаешь, Рьюзаки? – Лайт, похоже, ощутил взгляд L. – Снова о том, не Кира ли я?
- Нет, Лайт-кун, - Рьюзаки еще секунду назад не думал ни о чем, но вопрос у него был,… хотя и довольно странный. – Ты слышал о праве последнего желания?
- Конечно, - Лайт удивленно посмотрел в огромные темные глаза. – А при чем тут это?
- А если бы тебе дали последнее желание, что бы ты попросил?
Что бы сейчас сказал Лайт? А Кира? А есть ли вообще смысл разделять их – ведь это один человек?
Лайт явно задумался, и Рьюзаки воспользовался возникшей паузой, продолжая любоваться стоящим рядом с ним юношей. Ягами-младший действительно был красив, слишком красив, чтобы отказать себе в таком удовольствии.
- Наверно, возможность попрощаться с семьей. С мамой, Саю… отцом, - Лайт говорил медленно и задумчиво, скорее размышляя вслух, чем отвечая на вопрос L. – А вообще-то… не знаю, не думал как-то. Зачем ты спросил?
- А со мной? – неожиданно спросил L, игнорируя реплику Лайта. – Со мной ты бы стал прощаться?
Лайт посерьезнел.
- Да, - спустя несколько секунд ответил он. - Мы ведь друзья.
Можно было бы посчитать, сколько процентов правды и лжи в этих слов. Можно – но не нужно. Не хотелось сейчас Рьюзаки ни о чем думать, слишком хорошо было просто стоять в уже сгустившихся сумерках, привычными к темноте глазами смотря в лицо Лайту… который решил задать свой вопрос.
- А что бы ты попросил? Пирожное? – съехидничал юноша.
Вместо ответа Рьюзаки шагнул ближе, сокращая и без того маленькое расстояние, обнял Лайта, прижимая к себе так, чтобы его враг-друг не вырвался от шока, и поцеловал. Поцеловал нежно, ласково, не пугая, давая возможность отстраниться… но Лайт не делал этого. Он отвечал на поцелуй – чуть растерянно, но так же тепло. Ни тот, ни другой не задумывались, насколько странной выглядит эта картина. Они просто отпустили себя ненадолго. Сладкий привкус на губах L доставался и Кире, они делили его на двоих – как и ласку, и всю нежность, на которую сейчас были способны, и головокружение от странного всепоглощающего чувства единения.
- Это и есть твое последнее желание? – чуть задыхаясь, спросил Лайт, когда L разорвал поцелуй.
- Нет, - шепотом ответил Рьюзаки, боясь спугнуть тот призрак откровенности, что промелькнул сейчас между ними. – Но это близко к нему.
… С тех пор прошло три недели. Ни Лайт, ни Рьюзаки не заговаривали о произошедшем, словно боялись нарушить что-то. Рьюзаки не знал, что думает о случившемся Лайт, а L… он боялся, что если начнет разговор, то не сможет больше сдерживаться и выcкажет все, что чувствует к Лайту. А это было не нужно и слишком опасно.
И лишь иногда во время работы – непрерывной и весьма напряженной – Лайт и Рьюзаки встречались взглядами и замирали на секунду, понимая – они оба помнят этот странный разговор и поцелуй. Рано или поздно им придется задать друг другу все вопросы, на которые они хотят получить ответы. Но пока они хранят свой общий заговор молчания.
… Черноволосый нескладный юноша соскользнул с подоконника, оторвавшись от своих раздумий и направился к лестнице. Работа не собиралась ждать.

- Помнишь наш разговор о праве последнего желания, Лайт-кун? – Рьюзаки поднял свои странные, похожие на омуты глаза на того, кому сейчас помогал вытираться, не обращая внимания на то, что у него самого волосы и одежда пропитаны водой насквозь.
Он все же начал этот разговор первым, устав от молчания, устав строить догадки. Хотелось ясности хоть где-нибудь.
- Конечно, - откликнулся Лайт, поежившись – дождь был холодным.
- Я тогда не ответил, - в тишине полушепот L отдавался эхом. – Хочу ответить сейчас. Я попросил бы о разговоре с тобой наедине.
- И что бы ты мне сказал? – Лайт взял полотенце и принялся вытирать растрепанные черные волосы следователя. Хидэо поймал руки Киры и мягко отвел их от своей головы. Он хотел видеть эти невозможно честные и удивительно лживые карие глаза.
Поймав взгляд сидевшего на ступеньках юноши, Хидэо прошептал:
- Я сказал бы, что люблю тебя.
Они замерли, смотря в глаза друг другу, оба одинаково ошеломленные только что прозвучавшим признанием – пусть взвешенным, четким и абсолютно осознанным со стороны L, зато полностью неожиданным для Лайта. Ягами потянулся вперед, погладил растрепанного следователя по щеке. Рьюзаки прижал пальцы Лайта своими, точно стараясь согреться – кожа L была еще холодной…
Они потом сами не могли вспомнить, что толкнуло их друг к другу. Осознавать реальность оба начали лишь тогда, когда Лайт поцеловал Рьюзаки – неловко, словно боясь оттолкнуть. Казалось бы, чего бояться? Ведь их отношения и так-то не отличались тривиальностью, так что уж теперь… но неловкость никуда не делась. Как и тепло, ласка, нежность – все то, что было там, на крыше…
Трель телефона Хидэо разорвала тишину. Короткий разговор – и двое направились в сторону лифта, про себя костеря следственную группу всеми известными им словами.
И с этого момента начался самый длинный час в жизни Ягами Лайта.
Сказанное шепотом последнее желание L стронуло плотину запретов, выстроенную в душе Киры. Он не знал, как ему быть теперь. Да, L был врагом Киры, а значит, и Лайта. Но темные глаза Рьюзаки – такие живые, настоящие, теплые, несмотря на бездну в них, его шепот, шелестящей волной наполнивший комнату, горько-сладкие поцелуи… и похороненные в самой глубине сердца чувства – все это стало еще одной гирькой на чаше весов мучительных раздумий, не дававших покоя Кире покоя уже давно. Он мог запретить себе думать о нескладном следователе, мог заставлять себя отрицать все… но не теперь. Сам того не зная, L устроил в голове Лайта настоящий кавардак.
О чем-то беседовали L и Ягами-старший, болтал Мацуда (которого все равно никто не слушал), но в сознании Киры царила звенящая тишина.
Четкие буквы имени L – «Рьюзаки Лаулиет» - написанные странным, не очень-то и разборчивым почерком, запульсировали перед глазами, начиная отсчитывать последние сорок секунд. Кира зажмурился, но уши зажать было нечем…
Один, два, три, четыре…
«А со мной ты попрощаешься, Лайт?»
Десять, одиннадцать, двенадцать…
«Я хочу ответить сейчас»…
Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре…
«Я люблю тебя, Лайт»…
Тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять…
- Рэм, - одними губами позвал Кира, точно зная, что шинигами его услышит. Как – неважно, главное, что это сейчас возможно. – Зачеркни их имена… я меняю свое решение.
Одним росчерком смертельные иероглифы оказались безобиднее детского рисунка.
«Мое последнее желание – твоя жизнь»
И, глядя в огромные темно-синие глаза L, отвлекшегося наконец от монитора, Кира – Лайт – прошептал одними губами, зная, что его слова будут поняты:
- Я тоже тебя люблю, Рьюзаки.