Название: Яблоки = Цианид = Лайт
Англ. Название: Apples Equals Cyanide Equals Light
Автор: Silver Pard
Переводчик: Jyalika
Бет: пока нет
Рейтинг: PG-13
Фэндом: Death Note
Пэйринг: Рюук/Лайт
Жанр: драма, джен
Размер: что-то между мини и миди. 1/3
Краткое содержание: Любимое равенство Рюука. Это значит – смерть от скуки, единственная смерть, которая имеет значение.
Дисклеймер: конечно, можно было бы соврать и нагло заявить, что все персонажи мои, но я человек серьезный, с глубокими моральными устоями и мстительной совестью (дьявольский смех за кадром), поэтому с тяжелым сердцем, честными глазами и ножом у горла мужественно заявляю – не мое.
Разрешение на перевод: запрос отправлен. Автор не отвечает.
Предупреждение: Лайтопоклонение!
Оригинал: тутwww.fanfiction.net/s/4705891/1/Apples_Equals_Cy...читать дальше
Яблоки
- Я не могу – Я не могу – Я больше не могу!
Одно движение рукой – и со стола с грохотом падают книги, разлетаются по полу листы бумаги, и новый хозяин Тетради задыхается, плачет, скулит.
– Я… Я думал, что у меня могло все получиться, - шепчет он отчаянно.
- Оно и могло, - безразлично кидает шинигами.
- Я убийца, - выдыхает человек, как будто это может что-то значить для существа, которое живет за счет чужих смертей. – Не могу больше, - говорит он устало, и пишет имя – свое собственное имя – в раскрытой Тетради.
Шинигами ее спокойно подбирает, пристегивает к ремню и, открыв нараспашку окно, улетает, оставляя за собой холодеющий труп.
Рюуку так скучно.
-
Рюук ‘терял’ Тетрадь в человеческом мире всего шесть раз. Он не помнит, с чего все началось, но впервые это действительно произошло случайно, в те времена, когда писать умели только поэты, жрецы и писцы.
Каждый раз он возвращал себе Тетрадь максимум за три месяца.
Первый владелец был довольно интересным – во-первых, он не умел читать, и Рюук неплохо повеселился, наблюдая, как он старательно копирует бессмысленные закорючки, светящиеся поверх людских голов, не понимая, ни что они значат, ни как их произносить. Но дальше…
Это всегда весьма интересно – посмотреть, как человек решит использовать Тетрадь Смерти, но все люди, обнаружил Рюук, слишком уязвимы. Слабые и в целом лишенные воображения, они придают смерти слишком большое значение. С какой бы целью они ни подбирали Тетрадь, конец всегда один – они ломаются и погребают самих себя под весом вины.
Рюуку очень, очень скучно.
-
Рюук замечает его, человека, который облегчит ужасную, невыразимую скуку бога смерти, прогуливающимся по запруженной улице Эдо – или нет, теперь оно зовется Токио, не так ли? Рюук размышляет лениво, что случится, если написать японское имя, используя латинский алфавит, или если использовать правильные буквы, но переставить их местами, и тогда он замечает его.
Рюук за время своей не-жизни неплохо приспособился читать людские эмоции по их лицам. Он наработал достаточно опыта, пытаясь понять, в какой момент человек, наконец, готов сломаться и написать свое собственное имя в Тетради. Но для того, чтобы понять, о чем думает Ягами Лайт, и не нужно обладать какими-то особыми талантами в чтении лиц. Это написано на нем большими черными буквами – мне так скучно.
Но в следующее мгновение Ягами улыбается, и скука волшебным образом исчезает с лица, но остается в глазах, и никто, никто этого не замечает, ни друзья, ни даже семья. А Рюук знает, что семья – это что-то очень важное для людей, или, по крайней мере, должно быть важным.
Как только он оказывается в одиночестве, человек закрывает глаза и замирает, как обычно замирают самые старые шинигами, для которых рисование в Тетради имен уже давно потеряло всю свою прелесть, равно как и сплетни или азартные игры.
Рюук зачарован.
-
Этот человек того стоит, решает Рюук, наблюдая за тем, как Ягами Лайт лениво и сонно идет по своей жизни. Рюук думает, что у этого человека…может и получиться.
Но. Но ты никогда не знаешь наверняка, до тех пор, пока они не заполучат тетрадь, из чего сделаны люди. И он не хочет рисковать, не в этот раз.
Рюук подкидывает тетрадь Шидо рядом со школой Ягами Лайта, во время одного из тех уроков, во время которых, знает Рюук, никто не обращает на учителя внимания. Другие человечки займут это время бессмысленными разговорами друг с другом. Они будут спать или листать журналы с другими голыми человечками, но Лайт Ягами ничем этим заниматься не будет, он станет смотреть в окно.
А из окна видно, как медленно планирует на землю тетрадь, и Ягами Лайт выпрямляется на своем сидении, провожает сузившимися глазами тетрадь, и что-то такое появляется в выражении его лица, что Рюук понимает - попался.
С этим человечком, да, с этим человечком, может, ему и не будет скучно.
-
Этот человек, как оказалось, сделан из шелка и стали.
Он кричит, впервые увидев шинигами – многие тоже кричали – а потом он смеется – а вот этого при встрече с Рюуком раньше не делал никто. Уже его что-то отличает от всех остальных.
А потом он разворачивает Тетрадь Смерти и Рюук понимает, насколько он, на самом деле, отличается.
Восхищенный, Рюук подлетает ближе. Этот человечек говорит о правосудии, о справедливости и наказании преступникам. Рюуку все равно. Боги скучны, а правосудие – это то, чему только люди могли додуматься придать какое-то особенное значение. Имена, аккуратным почерком занесенные в тетрадь, колонка за колонкой, распростерты перед Рюуком, несколько сотен имен за пять дней, это лучше, чем Рюук осмеливался надеяться в своих самых смелых мечтах.
- Мне… тоже было скучно, - говорит Ягами, и Рюук понимает истинную сущность Ягами Лайта. Он будет говорить себе, что делает все это во имя правосудия, или придумает себе в оправдание еще какую-нибудь не менее глупую человеческую причину, но в действительности будет делать это, чтобы спастись от скуки. И это Рюук прекрасно может понять.
- Тетрадь Смерти это связь между человеком Ягами Лайтом и шинигами Рюуком, - говорит он, и Ягами повторяет следом ‘связь’, и Рюук вынужден напомнить себе не придавать словам большого смысла.
-
Ягами становится Лайтом, когда впервые покупает ему яблоко, и оно хрустит на его зубах и заполняет рот терпким соком самым восхитительнейшим образом с тех самых пор, как Рюук впервые начал ощущать скуку. Лайт ему улыбается, и Рюук, посвятивший все свое время изучению игры эмоций на лице своего человечка, силясь понять его извращенную логику, видит изумление и снисхождение и, возможно, что-то, что, как рассказывал ему другой человечек давным-давно, зовется пониманием.
Этот человек - этот человек – который смеется в лицо шинигами, который презрительно усмехается в лицо шинигами, этот человек, думает Рюук, наверняка на вкус он похож на яблоки, он настолько хорош.
- А ты знал? – спрашивает Лайт, и рассказывает ему все мифы и все предания, которые когда-либо придумали люди про яблоки. Рюук кивает, а потом рассказывает ему в ответ в каких сказаниях время и несовершенная людская память заменила яблоки на что-то другое, и Лайт улыбается, жадно поглощая любое знание, каким бы бесполезным оно не казалось. Потому что в памяти Рюука всегда задерживались не нужные и не интересные ни одному шинигами детали, глупые детали, которые он помнит спустя сотни лет, например, выражение лица Александра, когда он понял, что захватывать больше нечего, или узоры, которые создавала кровь Цезаря, разлитая на каменном полу форума, или звуки взрыва первого фейерверка, убившего собственного создателя.
Он выковыривает из яблока зернышки, сдавливает их пальцами и слизывает выступивший сок. Во рту остается легкий горьковатый привкус, и Лайт говорит ему, что это яд, который называется цианид, и что к нему так и не придумали противоядия. Рюук смеется и понимает, что с этих пор он никогда больше не сможет думать о яблоках, не вспоминая вместе с ними и Лайта.
-
- Рюук, - однажды обращается к нему Лайт по дороге домой, где будет убивать время и людей до девяти вечера, а потом сядет делать домашнее задание. – Как шинигами… - Лайт замолкает, аккуратно подбирая слова, как будто Рюуку есть до этих самых слов какое-то дело. – Как шинигами рождаются?
Нет никаких правил, запрещающих рассказывать о шинигами, их привычках и местах обитания. Это просто само собой разумеется, что люди таких вопросов богам смерти не задают.
- Они не рождаются, - отвечает Рюук, посмеиваясь. – Их убивают.
Лайт поднимает бровь, молчаливо требуя объяснения.
- Они должны быть убиты другим богом смерти.
- Тогда их должно быть очень много, - хмурится Лайт в очень редком для него замешательстве.
- Да не-е-е, - качает головой Рюук, улыбаясь. Ему любопытно, сочли бы другие человечки его улыбку зловещей, потому что Лайт в ответ только криво ухмыляется. – Там есть и другие условия. Может быть, ты их и вычислишь.
-
В этой новой эре люди постоянно двигаются, куда-то бегут, делают машины, которые бегают еще быстрее, суетятся, торопятся навстречу смерти. Иногда Рюуку нестерпимо хочется, чтобы они все просто взяли и остановились. По прошествии какого-то времени непрекращающийся шум и движение начинают утомлять, краски выцветают и мир снова становится серым и скучным.
Но они, людишки, тоже не останавливаются на увеличении скорости, им необходимо постоянно себя изменять – одежда и стили, и волосы, и макияж, и так, и эдак, словно однажды они найдут что-то, что окупит все их старания. Все это действует на нервы.
Тела шинигами, в большинстве своем, сильные и ссохшиеся – за исключением, возможно, Мидоры, тяжелой и толстой, или Ну, с ее безостановочной дрожью хлопающих ресниц – как и мир, в котором они обитают, шинигами редко меняются. Период изменений проходит, прежде чем шинигами становится настоящим богом смерти. Вот как раз в этот период они и ищут что-то, чего сами не могут объяснить, нацепляют на себя кости, черепа и цепи, перья и обрывки одежды – действие без мотива, тень от воспоминания.
Самый новый аксессуар в копилке Рюука это его серьга, ей сорок лет и сделана она была задумчивой и несчастной женщиной с именем Мэй Лин, которая не знала языка, давшего ей имя. Она написала три имени в Тетради Рюука: отца, босса и неверного любовника. Другая серьга была зажата в ее руке, когда Мэй выходила на заполненную двигающимися с бешеной скоростью машинами дорогу Нью-Йорка.
Другое недавнее приобретение Рюука – это одно из колец, тяжелое, покрытое орнаментом. Ему, полторы сотни лет, по крайней мере, по одному из человеческих календарей. Шинигами быстро наскучил Английский лорд, которому оно раньше принадлежало, но зато своей смертью человечек повеселил его изрядно. Люди всегда устраивают такую глупую суету вокруг сэкса, Рюук этого никогда не мог понять (хотя, он подозревает, половину всех волнений тогда спровоцировала мебель, временно исполняющая функции кровати, и то, что на бильярдном столе этим заниматься неположено по всем этическим стандартам).
По стандартам шинигами, Рюук по самые уши погряз в тщеславии.
Лайт – это островок безмолвия посреди постоянной раздражающей возни и суеты человеческого мира, спокойный и невозмутимый, идущий по жизни со своей собственной скоростью, со скоростью шинигами. Рюук считает, что он так сильно отличается от всех остальных человечков, потому что его разум двигается с такой скоростью, что весь остальной мир в сравнении ползет следом черепашьим шагом. Когда шинигами об этом задумывается, у него сразу же начинает кружиться голова, как у людей, которые пытаются посмотреть на солнце. По крайней мере, Рюук думает, что голова у них должна кружиться так же. Сам-то он может смотреть на солнце хоть до посинения.
А еще Лайт очень красив.
Так думают человечки, и Рюук с ними согласен. Они обсуждают форму его лица, расстояние между глазами, баланс между носом, губами и подбородком, то, как Лайт двигается, как он улыбается и шутит, как он заставляет их всех думать, что ему не все равно.
У Рюука другие стандарты.
Когда Рюук говорит, что Лайт красив, он думает о том, как двигается его рука, вырисовывающая в тетради сотни имен, одно за другим, форму кисти и экономные, точные движения пальцев, равномерное, неумолимое движение, заполняющее страницу за страницей аккуратными завитками.
А еще, может быть, он думает и о том, как Лайт точно знает, о чем думают другие человечки, как он незримо копается в их головах, чтобы потом парой слов или движений заставить их подчиниться (рассказать, о чем они мечтают, где работают, какие у них привычки, как их зовут – прощай, Рэй Пэнбер, до свидания, Мисора Наоми).
А, возможно, он думает о том, как Лайт улыбается, закрывая Тетрадь Смерти и откидываясь на спинку кресла, а потом выключает свет и падает на кровать, и спит, а Рюук за ним наблюдает, внимательно следя, чтобы его развлечение не задушилось случайно подушкой посреди ночи. В конце концов, люди ломаются очень легко – даже этот, что горит так же ярко и жарко в глазах Рюука, как самые первые человечки, топтавшие землю. Он просто хочет быть уверенным, что Лайта хватит надолго, потому что даже не может себе представить, каково это будет – возвращаться обратно к своему скучному существованию.
-
Рюуку никогда не приходилось напоминать себе не заботиться о людях. Ему так же больше не приходилось напоминать себе не заботиться о Лайте, потому что ситуация с ним совершенно другая, как и все остальное в Ягами Лайте кардинально отличается от всех остальных человечков, когда-либо встреченных или убитых Рюуком.
Шинигами не приходиться напоминать себе не заботиться о Лайте, потому что он его знает. Забота о Лайте стоит в трех шагах от любви к нему, а любовь к нему эквивалентна любви человека к кобре, который пригревает ее на груди, не ожидая быть укушенным посреди ночи. Это как выбрасывать все свои эмоции, прошлые и будущие, в огромную черную дыру и ждать, что она что-то отдаст взамен. Рюук - шинигами и для него нет необходимости выслушивать Рем с ее маленькой историей о Гелиусе, чтобы понять, что забота о Лайте была бы самой большой глупостью, которую он мог бы совершить.
И у Рем еще хватает наглости снисходительно ему ухмыляться, в то время как сама она глаз отвести не может от этой болтливой блондинистой штучки - Аманэ Мисы, и Рюук планирует однажды написать в своей Тетради ее имя, когда Рем больше не будет рядом, потому что он бог смерти, а она всего лишь маленький скучный человечек.
Лайт маленьким скучным человечком не является. Лайт не такой, как другие – как Миса – вечно торопящиеся куда-то, бегущие, суетящиеся, ничего не делающие. Нет, Лайт спокоен и неподвижен, как смерть, почти что как шинигами, но не совсем. Если бы у шинигами были жнецы, они бы были похожи на него. Все просчитано и взвешено до мелочей, и решение принимается только после того, как сдвинется чаша весов. Лайт видит людей насквозь – равно как и шинигами – так, как Рюук никогда не сможет, даже со своими глазами. Рюук не заботится о Лайте, но он знает, что если и был когда-то рожден человек, ради которого шинигами было бы не стыдно умереть, им бы стал именно он.
Рюук никогда не поймет, что такого Рем нашла в Мисе. Он ничего не говорит, только тихо давится смехом, наблюдая за тем, как Рем поддается на угрозы, не зная, что это – худшее, что она могла бы сделать. У шинигами не бывает смертных приговоров, но Рем, тем не менее, умудрилась подписаться под своим. Он надеется, что будет рядом, когда это случится, в тот момент, когда Рем посмотрит на Лайта и поймет, что он ее убил, и что она сама предоставила ему эту возможность.
У него все-таки вырывается смешок, и Лайт наклоняет голову и медленно ему улыбается, и да, он знает, что это глупо, но в этот момент Рюук все равно чуть-чуть, совсем немножко, но любит его.
-
L – L – L. Они подобны магнитам, решает Рюук. Чем сильнее они с Лайтом приближаются, тем сильнее их друг от друга отталкивает. В какой-нибудь другой вселенной, в той вселенной, где Лайт никогда не подбирал Тетради Смерти, во вселенной, где рядом с Лайтом не было Рюука, у них могла бы быть одинаковая полярность, и тогда они были бы притянуты друг к другу той неумолимой силой, которая заставляет мир крутиться, а солнце вставать на востоке, чтобы больше никогда не разъединиться.
Рюук наблюдает за Лайтом, наблюдает за L, наблюдает за тем, как уменьшаются цифры у того над головой с каждым шагом, который делает к нему Лайт, и улыбается ему во все зубы, жестокий, довольный.
В этой вселенной Лайт принадлежит Рюуку, и шинигами знает Лайта лучше, чем L когда-либо сможет его узнать, но он не гордится и не радуется тому, что видит сквозь Лайта лучше, чем предназначенная ему самой природой противоположность, опора, во всем равный соперник. Рюук не гордится и не радуется, он просто в восторге от этого, потому что Ягами Лайт – из той редкой породы, что рождаются раз в тысячу лет, и миру не нужны два L в одно и то же время в одном и том же месте.
-
Миру даже один не нужен.
- Тут слишком тихо, - говорит Лайт, глядя пустыми глазами в потолок своей новой квартиры. Рюук смотрит на него, на то, как лунный свет скользит по его лицу, на то, какие у Лайта темные усталые глаза, тогда как раньше они горели ярко и горячо.
Лучше всего Рюук знает те выражения лиц, которые появляются у людей, подошедших к черте, из-за которой не возвращаются, и готовых написать в Тетради свое собственное имя.
- Тут слишком тихо, - повторяет Лайт, и Рюук понимает, что он говорит о том, что ему непривычно спать там, где не слышно дыхания спящего соседа за тонкой стенкой, что он привык постоянному, неизменному присутствию L за спиной, и что его отсутствие ощущается так, словно стало резко нехватать чего-то незаметного, но жизненно необходимого.
Рюук садится рядом с ним на кровать, не удивляясь, когда Лайт без особого энтузиазма пытается его спихнуть. Он смеется, отказываясь двигаться. Лайт отворачивается, зарываясь в подушку, и Рюук снова не испытывает никакого удивления, когда он засыпает спустя полчаса, на кровати рядом с шинигами и с раскрытой Тетрадью Смерти под рукой.
Лайт – это яд в самом сердце сладкого красного яблока, смертоносная, отточенная сталь в шелковых ножнах, неудивительно, что спокойней всего он засыпает с богом смерти в своей кровати.
Пламя в глазах Лайта. Оно умирает. Лайт не такой, как все остальные человечки. Он никогда сам не напишет свое имя, он никогда осознанно не признает, что сломался под весом своих деяний. Его падение будет долгим, оно займет годы в противовес неделям, но рано или поздно он потеряет себя в Кире и начнет допускать ошибки, которых не допустил бы, дыши ему L в затылок, как раньше. Он будет падать и, в конце концов, разобьется, а Рюук будет за этим наблюдать. Шинигами уверен, что Лайт закатит обычную в таких случаях истерику, но сделает это в своем невообразимом, непредсказуемом стиле, такой же непохожий на всех остальных человечков, как и всегда.
-
И он ее закатывает. Огромную, ужасную, восхитительную истерику, а потом он поворачивается к Рюуку и просит, молит, и Рюук эту просьбу удовлетворяет.
В конце концов, он же обещал, что однажды напишет в своей тетради имя Лайта. Обычно Рюук свои обещания не исполняет – по крайней мере, в том виде, который люди бы охарактеризовали, как ‘честный’ – но в этот раз он сделает именно то, что обещал.
Когда Рюук сказал, что однажды убьет Лайта, это подразумевалось, как его версия ‘спасибо’, потому что сделает это Рюук только в том случае, если Лайта окончательно и бесповоротно поймают. А если Лайта поймают, он станет скучным.
Лайт думал, что его крылья шинигами могли бы стоить половину жизни, и Рюук с ним, в общем-то, согласен. Если бы у Лайта были крылья, он мог бы на них улететь от своих преследователей вместе с Рюуком, и шинигами бы навсегда распрощался со скукой. Прошло всего ничего, а он уже почти скучает по нему. Почти.
Рюук вонзает свои когтистые пальцы в рану, игнорируя крики столпившихся вокруг человечков, и выковыривает из тела пули. Когда он вернется в мир шинигами, то найдет какую-нибудь веревочку, чтобы было, на что их повесить.
-
Лицо у нового шинигами мраморное – буквально – белое, как снег, неподвижное и пустое, разве что маленькая хитрая усмешка приподнимает угол рта. Поперек его груди сплетаются кости, как костюм, с рваной раной на том месте, где должно быть сердце, и он смотрит на Рюука яркими красными глазами и спрашивает его об окровавленных пулях, привязанных на равном расстоянии друг от друга к волосам, как колокольчики у клоуна.
Рюук спрашивает у шинигами, как его зовут.
- Кира, - отвечает шинигами и безучастно наблюдает, как Рюук захлебывается хохотом.