[DeathNote-Fanfiki]

Название: Цепь.
Автор: Старый змейсс
Бета: Microsoft Word
Персонажи (Пейринг): Рюдзаки/Лайт, Кира/Эл
Рейтинг: R
Жанр: ангст, виньетка
Состояние: закончен
Дисклеймер: герои мне не принадлежат, к сожалению. Выгоды тоже не извлекаю, разве что моральное удовлетворение.
Предупреждение: некоторый ООС, POV Лайта (и Киры)
От автора: то, что могли думать и чувствовать Лайт и Кира. В данном фике я их разделяю. Соответственно, и пейринг поставлен так именно поэтому.

Он уже не мог остановиться. Пути назад не было, мосты за спиной давным-давно сгорели, и их пепел развеял по миру ветер перемен. Нет, он не мог ни остановиться, ни повернуть назад. Да и не хотел. Но иногда, глядя на хрупкую, немного нескладную фигуру дремлющего в кресле черноволосого парня - своего самого опасного врага! - Кира думал, что мог бы. Мог бы остановиться на достигнутом, мог бы просто жить дальше...если это чудное создание остановится вместе с ним.
Останется вместе с ним.
Кира ловил себя на мысли, что не хочет быть Богом всего мира. Что хочет быть Богом одного человека.
Когда этот человек заменил ему весь мир?
Когда азарт и кипящий в крови адреналин стали сильнее холодного разума и взвешенных, четких решений?
Когда черные бездны огромных, любопытных глаз стали нужнее общемирового порядка, важнее справедливости?
Кира ловил себя на мысли, что хочет невозможного.
Кира знал, что если бы ему только удалось выяснить настоящее имя того, кто называл себя Рюдзаки, он без колебаний и сомнений написал бы его в Тетради, обставив смерть красиво и безболезненно, потому что.... Потому что Рюдзаки никогда не принадлежал ему. И никогда не будет - Кира знал это.
Кира знал: Рюдзаки никогда не смириться и не остановиться, и эта игра между ними, так похожая на любовь, закончится лишь смертью одного из них.
Кира знал - это будет не он.
Кира знал: каждый раз, выстраивая очередное звено в безупречной логической цепи, натянутой между ними подобно канату, петляя и кружа в древнейшем из человеческих танцев - танце охоты, - каждый раз он умирает и рождается заново. Потому что в каждом ответном движении, в каждой ловушке, в каждом шаге спецслужб - он.
Его единственный враг.
Незримой тенью, всей сущностью своей - и Кира был счастлив, счастлив ощущать эту сущность. Ведь это тоже служило его целям, заставляло полностью раскрывать свой потенциал....
Кира знал: ему должны были бы сниться кошмары. Или хотя бы эротические сны. В конце концов, его тело было телом обыкновенного подростка. Это тело приходило в ужас от совершаемого Правосудия, от Священного Террора против отбросов общества. И это тело отчаянно желало физической близости с черноволосым детективом, хотело его до звездочек перед глазами. Самому же Кире вполне достаточно было того единения душ и мыслей, что - он знал - не даст ни одна физиологическая реакция на подходящего партнера. Да и потом: это было извращением, отклонением от нормы, совершенно непродуктивным и бесперспективным. Этому не было места в его новом, прекрасном, совершенном мире.
Рюдзаки в нем не было места.
То, что лишено смысла, не имеет права на существование.
Кира всегда был выше подобных желания по отношению к кому бы то ни было.

Когда Кира исчез, оставив после себя пустоту и непонимание, и последствия совершенных им поступков, Лайту пришлось заново осознавать себя в этом мире. Он никогда не говорил, а Эл никогда не спрашивал, чего это стоило младшему Ягами. Но цепь между ними не оборвалась, соединяя не только запястья. И часто Лайт чувствовал, как замирает от нежности его сердце при взгляде на прикорнувшего на диване друга, и ловил себя на желании запустить пальцы в эту непослушную копну волос. Или погладить лицо осторожными, почти невесомыми прикосновениями. Такое спокойное всегда лицо....
Иногда Лайт думал даже, что это можно было бы назвать любовью.
А еще Лайту снились сны. И снять напряжение не получалось, потому что каждое мгновение, каждую секунду источник этого напряжения был рядом. Лайт умел прятать смущение и другие чувства, умел казаться спокойным и вполне мог контролировать себя, но.... Но тело контролировать отчего-то получалось плохо, и откровенность Эл, предлагавшего просто не обращать на его присутствие внимания, ситуацию отнюдь не улучшала.
Как можно было не обращать на него внимания?
Как можно было забыть о его присутствии?
Как можно было не чувствовать постоянной смеси стыда и возбуждения?
Как?!
Когда Рюдзаки сделал это впервые, Лайт был настолько ошеломлен, что даже не подумал сопротивляться. Руки детектива были прохладными и нежными, его ласки были уверенными и не оставляли места сомнениям или недосказанности. А после, когда они стояли в душе, и Эл почти бесстрастно помогал смущенному Лайту мыться, тот задал один единственный вопрос:
- Зачем?
И получил в ответ не менее лаконичное:
- Необходимость.
На этом тема была исчерпана.
Занимаясь сексом, они почти не разговаривали. Лайту иногда казалось, что он почти физически ощущает отчаянное желание детектива найти в нем того, кем Лайт не являлся. Найти в нем Киру.
Иногда Лайту казалось, что это желание - единственное, что нужно Рюдзаки. Единственное, что раз за разом сводит их на простынях постели.
Простыни пахли химчисткой. Лайт ненавидел этот запах.
Он ненавидел Киру.
Он знал: для Рюдзаки значение имел только Кира, только он один стал целью Эл, а погоня за самым таинственным преступником мира стала смыслом жизни детектива. Единственным смыслом жизни.
Лайт знал, что ревнует, и знал, что Рюдзаки это знает. Было стыдно.
Молчаливая игра в "я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь". Игра без возможности выиграть даже очередной раунд - куда там партию!
Лайт ненавидел проигрывать.
Они почти никогда не разговаривали на темы, не связанные с расследованием. Они не лезли друг другу в душу и не пытались понять друг друга. Они понимали друг друга без слов. Они спали друг с другом. Наверное, люди сказали бы, что они близки.
Лайт сказал бы, что между ними - бездна.
Любые критерии всегда относительны.
Когда они занимались сексом, Рюдзаки всегда выглядел несколько отстраненно, его удовольстве выдавали разве что глаза, да легкий румянец на скулах. Он не был груб или невнимателен, но Лайту казалось, что его любовнику наплевать на партнера. И лишь в те моменты, когда парня все это доставало и он брал на себя инициативу их "отношений", только тогда в огромных черных омутах вспыхивал острый и опасный, какой-то хищный огонек интереса.
Лайту казалось, что Рюдзаки видит в нем Киру.
Лайт действовал нежно и осторожно, даря партнеру тепло и заботу, и интерес пропадал, вновь сменяясь почти что безразличием.
Не то чтобы Лайта это волновало.
Он просто ненавидел Киру.

Когда Кира снова осознал себя через боль агонии умирающего сознания подростка, Рюдзаки сидел рядом, и взгляд его внимательных глаз был пристален и странен. Но Кире было все равно. Кира знал, что выиграл не только партию - он выиграл игру.
Кире было наплевать на бывшего врага, на поверженного противника. Кира никогда не оглядывался назад, а Эл уже был прошлым. Тем, что не имеет значения, хотя и может оставить некоторые хлопоты.
Шах и мат черному королю.
Или белому.
На самом деле, между ними нет никакой разницы. В этом мире все относительно.
Приглашение было неожиданным, потому Кира согласился. Он никак не мог понять, что стоит за совместным походом в парк развлечений, а потому был вдвойне осторожен и внимателен. Редкие странные взгляды, море сахарной ваты и сладкого, солнце и воздушные шарики, детский смех и дрянной кофе в какой-то забегаловке - вот и все происшествия странного дня. И в конце тихий шепот: "Останься".
Скрывая раздражение за легким поцелуем, Кира думал, что мало ему было одной Мисы, и еще о том, что это, хотя и отвратительно лично для него, может быть своеобразным последним желанием осужденного на казнь противника. Он остался, и он был нежен и ласков настолько, насколько - он помнил - был ласков и нежен с любовником до возвращения памяти. Ушел Кира под утро и долго брезгливо смывал с себя пот и чужой запах.
А вечером, когда они сидели на ступеньках, и Рюдзаки осторожно, мягко и легко растирал его замерзшие ступни, Кира думал о том, почему детектив извиняется. Эл никогда и ничего не говорил просто так, ни одно его действие никогда не падало в пустоту, и сейчас Кира не мог понять его. Действия Рюдзаки были нелогичны. Нелогичными были и эмоции, плескающиеся в обычно спокойных, непроницаемых глазах.
Обреченная печаль. Вина. И боль - не за себя.
"За меня", - с изумлением осознал Кира, и ему стало смешно.

Когда Кира опустил на пол бездыханное тело Рюдзаки, он не испытывал ничего, кроме глубокого удовлетворения от выигранной схватки и от устранения с пути очередного препятствия. И только потом, глубокой ночью, когда уставшая Миса заснула с довольной улыбкой на тонких, красивых губах, Кира осторожно выбрался из их постели и подошел к окну, пытаясь понять, откуда в его душе взялись эта тянущая боль и эта гулкая пустота в том месте, где - он знал - когда-то была цепь. Теперь там не было ничего, но это ведь не было поводом для бессонницы.
Так ни к чему и не придя, он тряхнул головой, отгоняя прочь ненужные эмоции, и вернулся в постель. Завтрашний день нового Бога обещал быть хлопотным.

Когда Кира умирал, ему все врем казалось, что чьи-то пальцы осторожно стирают со лба предсмертный пот, перебирают влажные волосы. Прикосновения были смутно знакомыми, они несли прохладу и унимали боль. Кира умирал, знал, что умирает и от иронии ситуации хотелось смеяться. в голос, но из пробитых выстрелами легких вырывался только хрип. И это тоже было смешно: получить столько смертельных ранений и умереть в итоге от сердечного приступа.
Боги Смерти - большие любители пошутить.
И бредом угасающего сознания было видение Рюдзаки. Он стоял рядом и смотрел на Киру, и в черных глазах отражались боль и грусть, и губы беззвучно шептали все то же "Прости". И последним усилием Лайт улыбнулся любимому, шепча про себя словно молитву:
- И ты меня....
Так его и нашли поисковые команды полицейских: окровавленное тело на замызганных ступенях пожарной лестницы, спокойное, почти светлое лицо, мягкая, нежная и немного виноватая улыбка на губах.
Мацуда только покачал головой. Он не думал, что Кира может так улыбаться....