Название: «Going to Marrakesh»
Автор: Edmondia Dantes
Переводчик: Jyalika
Бет: Убили.
Рейтинг: Сломался. Детей к экрану не подпускать.
Пэйринг: Лайт/L
Жанр: романс, драма, АУ
Размер: миди 10/14
Краткое содержание: Это неправильно и вообще аморально — пытаться убить что-то дважды.
Начало: http://diary.ru/~jyalika/p105121223.htm
Разрешение на перевод: запрос отправлен.
Размещение: только с моего разрешения
Оригинал: http://www.fanfiction.net/s/5027269/1/Going_to_Marrakesh
Дисклаймер: не мое, ничего не воровал, никому не предлагал и ни за что не привлекался!
Предупреждения:ЯОЙ! Текст — сплошная психоделика, POV Лайта.
— — -
Пропасть
— — -
Когда Тетрадь Смерти вновь попадает ему в руки, Лайт кричит, страшно, беззвучно, и закрывает глаза, потому что ветер яростно дует в лицо, а память не менее яростно рвет на клочки его бывшее «я» -
Он медленно поворачивает голову и встречается в L взглядом, и пальцы его замирают в нескольких сантиметрах от наручных часов с секретом внутри, и он не может этого сделать, потому что L смотрит, потому что L знает –
«…черт тебя задери», — ругается он сквозь зубы, потому что все должно было быть совсем не так. Мы оба оказались правы и теперь мы оба умрем.
Лайт опускает Тетрадь на колени и легко улыбается, и тянется к нему, как будто произошло что-то хорошее, как будто они победили, и L позволяет. Он утыкается ему в плечо и делает медленный вдох, закрывает глаза и на несколько долгих секунд перестает существовать, потому что эта игра в несуществующие отношения вызывает у него тошноту, потому что он больше не знает, как поступить с обрывком Тетради, что прожигает запястье.
Я не люблю тебя и ты не любишь меня и я не хочу тебя убивать и я хочу держать тебя в своих объятьях пока ты умираешь и Мису необходимо защитить и мир необходимо спасти и тебе необходимо умереть скоро совсем скоро, и я тоже не стану тебя оплакивать, не стану, не стану, не стану.
И нужно сделать выбор, но он и так его сделал давным-давно, и уже ничего нельзя остановить, слишком многое зависит от его свободы, от того, что умрет L, а в живых останется Миса.
Это нечестно, размышляет Лайт, я думал, что сильнее, и это грустно, и отвратительно, и жалко, но часть него захлебывается отчаянным криком — нетнетнетянехочуегоотпускатьянехочучтобыонумер-янехочу-онмой!янехочуонумретиоставитменяодного! — та часть, которой он жил эти последние несколько месяцев, и если он даст выиграть L, то умрет вместо него, и красивая мечта о совершенном мире будет разрушена на полпути.
Лайт поднимает голову и целует его, глубоко, жадно, и Тетрадь Смерти плотно зажата между ними двумя, и где-то внизу отец с остальной командой берет под арест Хигучи, и Ватари поднимает их вертолет, и уже слишком поздно, ему нужно срочно придумать новый план, спасти ситуацию и выручить Мису, но все, о чем Лайт способен думать сейчас, это то, что он не хочет его отпускать.
Стоит ли оно того? размышляет он, вспоминая обо всех идиотах внизу, о девушке, которая ждет их обоих, и о будущем, полном славы, успеха и опустошающей скуки, что будет тянуться годами, десятилетиями - до самой смерти.
Лайт соскальзывает с сиденья и бесцеремонно усаживается у L на коленях, запускает пальцы в темные волосы и целует его снова, мокро, жадно, чувственно и отчаянно, потому что времени совсем не осталось. Ради тебя я добьюсь успеха, шепчет он ему в губы, ты мой лучший, единственный друг, ради тебя я добьюсь успеха — стану несокрушим, только ты и я, и мой новый мир, и все будет просто потрясающе –
Лайт не умеет плакать, вместо этого он со всей силы прижимает к себе L, и он впервые за свою жизнь не знает, что делать, не знает, как одновременно спасти и мир и свою самую большую, самую сладкую ошибку, и если он признается во всем сейчас, то, возможно, L и Миса будут жить, но Лайт умрет, и он не хочет умирать, он не хочет умирать, и у него есть целый мир, который нуждается в спасении, но они же все идиоты, они никогда не узнают, никогда не поймут, и почему бог должен жертвовать единственной ценностью, которую смогло родить это насквозь прогнившее общество –
Тонкие пальцы поднимают его за подбородок, рев вертолета заглушает слова, но L одними губами выводит ‘Кира’, и Лайт кривится в фальшивой, усталой улыбке, отрицательно качает головой, продолжая игру, с каждым шагом запутываясь все больше в паутине собственной лжи и, возможно, этот холодный комок стоит у него в горле, потому что очень скоро кто-то из них обязательно умрет, и совсем недавно ему было наплевать на жертвы — но это тоже ложь, теперь Лайт помнит ту ночь, одну из первых, его трясло и рвало кровью, и шинигами за его плечом смеялся особенно громко — и ему наплевать на других людей, а преступники — это преступники, но он перешел от ненависти к чему-то-другому слишком быстро и слишком сильно, и впервые у него нет плана на ближайшие десяток поворотов игры, и Лайт больше не знает, кто он такой на самом деле.
Я тебя ненавижу за то, что ты со мной сотворил, шепчет он ему в шею, сухими губами по нежной коже. Я ненавижу себя за то, что позволил этому произойти, и я ненавижу Мису, потому что из-за нее все это необходимо, и я ненавижу всех остальных, потому что они идиоты, и теперь я должен убить тебя, я должен убить тебя, я должен — какого черта, ничего я никому не должен!
Глупые, глупые дети, и мир без него потерян и пуст. Лайт устал танцевать, и L не менее жадный — если он упадет, L ни за что не отпустит. Теперь единственное, что остается сделать — это вырваться из клетки, которую он построил для самого себя.
Лайт всегда был эгоистичным ребенком.
«Ты был прав», — шепчет он ему в ухо вместо очередной удобной лжи, шепчет ласково, нежно, будто делится страшной тайной, будто он разочарован в самом себе, но только не в Кире, никогда не в Кире, потому что Кира всегда и во всем останется прав. Если я сдамся сам, то это не проигрыш. «Все это время ты был прав».
L делает медленный глубокий вдох, а потом притягивает Лайта к себе впервые за сегодняшний вечер, обхватывает его руками, съезжает по спинке сиденья вниз, и они оба распластаны, руки-ноги-волосы перемешаны, и Лайт утыкается ему в грудь и прикусывает язык, сильно, еще сильней, до крови, в память о новом мире, который уже никогда не родится. Лайт играет ва-банк, ставит на кон все, что только можно поставить, сглатывая кислое послевкусие невозможного выбора, который теперь будет делать не он, и L все равно никогда, никогда его не победит.
«Я выиграл», — шепчет он куда-то ему в рубашку, впиваясь пальцами в ткань, оставляя красные полосы на коже. Теперь сделай так, чтобы я об этом не пожалел.
Лайт прижимает ухо к груди и слушает, как бьется чужое сердце.